Клятва при гробе Господнем
Шрифт:
— Да, как поехал он, — сказал Щепило, забывшись и полагая, что он уже рассказал все предшествовавшее. — Но, он поехал, да не доехал… Ох! умная голова благодетель мой, князь Юрья Патрикеевич! Что же ему делать, когда Господь не назначил его от рождения быть воином? Он велик в Совете… Ну, овому талант, овому два…
"Овому ничего", — пробормотал Иван, усмехаясь;
— Да, овому два. А кабы еще к советному, великому уму, да Господь дал храбрость Юрью Патрикеевичу — вот, как дал он ее Басенку, примером сказать, или Андрею Федоровичу Голтяеву…
"Голтяеву!" — невольно воскликнул Симеон и захлопнул книгу, но опомнился, развернул снова и без мыслей перебирал листы в ней.
— Так, кто бы тогда с Юрьем Патрикеевичем сравнялся? — продолжал Щепило, ничего не замечая. — А впрочем, теперь Басенок узнал, как его бабушку зовут…
"Басенок? Как же это?"
— Да, так: храбёр он, больно храбёр, да наскочил на лихого. Нет! видно с Шемякой-то не с своим братом — так его растрепали, что едва ноги унес.
"Добрый друг! — промолвил тихо Симеон, — но и тебя я не узнаю: ты пережил проигранную тобою битву!" — Симеон погрузился в мрачную задумчивость.
— И то сказать: видима-невидимая сила идет на них! От одних пожаров так светло бывает по ночам, что в самом дворе княжеском хоть деньги считай.
"И меня нет там!" — невольно воскликнул Иван.
— Нет? — сказал Щепило, — чего нет — все есть! Не только дружина пошла, не только сам Великий князь поехал, но и меды, и брагу повезли — шел, шел обоз из Москвы — конца не было видно.
Долго еще рассказывал и говорил Щепило. Ряполовские узнали от него множество подробностей о том, что после нечаянного разгона дружин московских Гудочником, посланы были послы к Юрию, а ночной разгон войска приписали колдовству; что с бесчестием прогнаны были от него послы; что все князья удельные отступились и не вмешивались в дело, не шли против Москвы, но и не помогали Юрью, который быстрым натиском разбил Басенка. После сего, в буйной, пьяной Думе Великого князя решено было защищать Москву, и сам Великий князь отправился с многочисленною, но нестройною толпою, навстречу дяде, приближавшемуся от берегов Клязьмы в грозном ополчении. Между тем Москва волновалась; улицы в трети Юрья закинули рогатками; всякий москвич вооружался; стража, усиленная вдесятеро, беспрестанно ловила вооруженных и разводила драки.
— Да где им! — воскликнул наконец Щепило, — только бы изменщиков у нас не было, а то Великий князь развеет, яко прах разметает ветр, все тьмы врагов. Юрья Патрикеевич сторожит Москву и велел уже приготовить хлеб-соль для возвращения Великого князя. Ведь завтра он, конечно, воротится с победою и с пленным дядюшкою своим, и запоем мы все: Твоя победительная десница! А послезавтра — чего мешкать… покатятся по площади головушки Юрья, и Шемяки, и Косого, и еще кое-чьи… — Щепило лукаво взглянул на Ряполовских.
"Умолкни, мерзостная тварь! — вскричал Симеон вне себя. Сердце его переполнилось. — Ты ли смеешь говорить о священных головах дяди и братьев великокняжеских!"
Хмель вдруг выскочил из головы Щепилы от испуга, в какой привели его слова Симеона и неожиданный переход из глубокого, неподвижного молчания в яростный гнев. — Что я разоврался тут! — забормотал Щепило. — Говорю о голове Юрья перед его сообщниками! Как бы убраться? Их двое, а я ведь один — правда, стража подле, но пока прибежит она, то меня уходят эти бесовы дети… — Он робко взглянул на дверь и рассчитывал, как может он в один прыжок быть за дверьми. Но к неописанному ужасу его, Симеон, быстро вскочил, ухватил его за грудь, прежде нежели он успел опомниться.
— Князья, бояре! отпустите душу на покаянье — ради Христа! Тут ведь стража — зареву — все прибегут и искрошат вас в мелкие кусочки…
"Слушай!" — сказал ему Симеон.
Щепило от страха не мог промолвить ни одного слова. Какой подлец не робок? Щепило указывал только на дверь пальцем, давая разуметь, что тут, за дверью, находится стража.
"Слушай, Щепило! — продолжал пылкий Симеон, не внимая знакам его.-- Выпусти нас! Чего ты хочешь? Золота — бери, я тебе дам — я тебя осыплю золотом — выпусти только нас — дай нам уйти — выпусти одного из нас, а другой останется у тебя в залоге…"
— Брат, любезный брат! — сказал Иван, отнимая Симеона от груди Щепилы, — опомнись! Что ты делаешь?
"Да, я в самом деле забылся — взялся за этого мерзавца!" — Симеон отряхнул руку, как будто бы держал в ней нечистую жабу.
Пользуясь этим, в один миг, со страшным криком, отворил дверь и бросился вон Щепило. Стража, испуганная криком его, кинулась в темницу Ряполовских. Щепило столкнулся с воинами и полетел со всех ног. "Батюшки! Спасайте: изменники бьют и бегут!" — заревел он во все горло. Но воины остановились, видя, что Ряполовские неподвижно сидят вместе, обнявшись, и что Симеон плачет.
— Кто кого бьет? — сказал один из воинов.
"Изменники, злодеи! Они подговаривали меня выпустить их", — отвечал Щепило, оправясь и поднявшись на ноги. "Пойдем, пойдем, — продолжал он, толкая вон стражей, — сейчас пойдем к Юрью Патрикеевичу; кандалы на них, цепи — казнить их!" — говорил он, замыкая дверь снаружи замком и стараясь вспомнить, что говорил он Ряполовским, и боясь, не наврал ли им чего-нибудь лишнего.
— Спасают Москву, не заботясь уже о спасении Великого княжества! — говорил Симеон брату. — Внук Димитрия не мог отразить толпы бродяг, набранных крамольным дядею, когда дед его полтораста тысяч воинов выводил в поле и в прах рассыпал с ними ополчения Орды! Горе нам! Семьдесят лет крамола не будила русских земель, но теперь возродилась она, как неукротимая злоба древнего змия, диавола…
"На что раздражил ты неуместным гневом своим нашего тюремщика? Мы можем погибнуть…"
— Сил моих недостало более, и лучше, лучше погибнуть, нежели пережить бедственное наше время! Горе нам, брат! О! если бы я мог теперь стать хотя простым воином в ряды братий! Владычице Богородице! лук медян соделай людей твоих верныя, избранник мышцы, и перепояши их силою и крепостию, Пренепорочная, с небес подая им силу!
Шум и стук подле дверей темницы развлек внимание Ивана Ряполовского. Окошечко в двери, забитое железною решеткою, отворилось. Видна была голова Щепилы и еще какое-то другое зверообразное лицо. Как будто боясь войти в темницу, Щепило говорил своему товарищу, указывая на Ряполовских: "Вот эти самые молодцы их первых придется — первых, говорю тебе: это самые злые сообщники окаянного Юрки, чтобы ему ни встать, ни сесть!"
Окошечко снова захлопнулось. Возведя очи к небу, сжав руки, погруженный в молитву, Симеон не слыхал ничего, даже и увещаний брата. "Благоприменительный Господи, долготерпеливый и много милостивый, — говорил он, — податель всякия твари, словесныя и умныя, еже быти от не сущих всем даруяй, и еже добре быти, всемудре нам даровавый…"
— Он молится — слава Богу! — думал Иван, смотря на брата. — Молитва вытесняет отчаяние из души человека. Враги мои и брата моего! Если бы вы могли видеть его в сии мгновения! Как он выше вас, он, в темнице, молящийся за князя своего, скорбящий, что не может пролить крови своей за его спасение — вас, которые на золотых одрах своих согреваете в сердце своем измену…