Клятва рода
Шрифт:
— Когда человек задает вопрос, по правилам этикета надо отвечать. По крайне мере, если вопрос не риторический. А мой таковым не был.
— Патикулис, — почти прорычал волкодлак.
Сема согласно закивал:
— Ну вот. Теперь я хоть знаю, что написать на могильной плите.
Свирепый вой прокатился по помещению. Любого человека взяла бы дрожь от мощного, холодящего душу рева. Сема и сам ощутил, что покрылся мурашками. Прямо напротив человек снова обратился в волка.
Но на этот раз превращение было неполным,
Сема, разглядывая поднимающуюся с пола пыль от удара по каталке, переступил с ноги на ногу, покачал корпус маятником. Морг услышал последние слова:
— Остался бы человеком — похоронил бы, а если хочешь быть собакой, то и умри как собака!
Оборотень покачал головой. Противник перед глазами вдруг исчез. Мгновением позже самый мощный удар, который он когда-либо получал в жизни, оторвал от земли. Этот апперкот помог встретить головой потолок. И едва начал падать, как сзади что-то обхватило за шею, и падение перестало быть только частью гравитационного плана. Оборотень отчетливо услышал в шее хруст. Мощное тело, противовес человеческих рук у морды и плечо странного блондина сработали как рычаг. С этим переломом еще сумел бы справиться, если бы не когти, вспоровшие горло, гортань и остатки переломанных костей. Когти эти едва ли были тупее его когтей оборотня.
Сема поднялся, убирая вертикальный зрачок желтых глаз, возвращая пальцы в прежнее состояние и сжимая в руках волчью голову. Секунды тотема короля леопардов хватило, чтобы оборотень лишился головы.
Тело волкодлака вспыхнуло, словно начиненное порохом. Секунды хватило, чтобы огромная туша стала пеплом, а затем исчез и он сам. Последней сгорела в руках оскаленная голова и глаза, полные боли и страха. Страха оборотня, повстречавшего нечто более страшное, чем он сам.
Сема скинул окровавленную докторскую робу и в штанах и тапочках вышел в коридор. Морг снова погрузился в подобающую ему тишину.
Скорпион.
Пытки памяти — 5.
Солнце палило нещадно. По лицу Дедала ручьем стекал пот. Цельный медный молот то и дело взвивался в небо и с сухим стуком вонзался в места деревянных креплений, затягивая путы туже и туже.
За спиной возникла тень, в один миг закрывшая солнце. Задорный юношеский голос ликующе вопросил:
— Чем на этот раз маешься, отец? Там мать лаваш испекла, обедать зовет.
Дедал устало стряхнул пот с лица, широкая улыбка отразилась на солнце:
— Не до еды,
Икар склонился над новым изобретением отца. Он-де всегда что-то мастерит, весь день стучит молотками, что-то пилит, непонятными чертежами завалил весь дом, вместо того чтобы пить вино в компании утонченных патрициев-философов и младых дев, занимается весьма бесполезными делами.
«Ведь далеко не плебей и не беден. Ан нет же, мается всякой бредятиной, словно и не эллин совсем. Ну что за отца мне послали боги? Одно радует — заберут безумца к себе быстрее. Так что наследство останется прежде, чем дорогостоящие опыты истратят все до последней монеты».
Новое изобретение представляло собой конструкцию из сшитой толстыми нитями телячьей кожи, веревок, деревянных рычагов, нелепых гусиных перьев. Все это странно пахло и было смазано, обожжено или даже склеено пахучей смесью.
— Кто или что готовы, отец? — спросил Икар уже более заинтересованно.
Дедал с хрустом разогнул спину и встал во весь рост, щурясь от яркого солнца. Прогремел в ответ так, что его слова понеслись вдаль над ущельем, у края которого творил свое детище:
— Крылья готовы, сын! Крылья!
— Крылья? — Икар застыл, прошептал едва слышно: — Крылья?
Дедал рассмеялся, обхватил сына за плечи и возбужденно затряс, взвихрил ему волосы, горячо заговорил, словно в бреду:
— Сбылась мечта, сбылась!
— Мечта?
— Да, мечта! Теперь и человек может… — Дедал прервался на полуслове, разглядывая небо.
— Что может? — не понял сын.
— Ты разве еще не понял? Теперь и человек может летать! Летать совсем как птица.
Икар отстранился, хмыкнул:
— Отец, я понимаю… солнце… Но не до такой же степени! Ты же разумный человек… Был по крайней мере… В детстве… Мама рассказывала.
Дедал метнул глазами молнии, обронил:
— Смотри же, невежда! Человек может все!
Он подхватил свою громоздкую конструкцию — но она оказалась совсем легкой — и, вдев руки в «крылья», в один миг стал похож на большую белую птицу. Солнечные блики на перьях только добавили этого ощущения. Ноги понесли к обрыву, отчего у Икара сердце в панике застучало гораздо быстрее.
«Ведь разобьется, старый дурень!»
Но седеющий отец лишь усмехнулся и сделал шаг.
Шаг в бездну.
Икар запоздало бросился к обрыву. Сердце кануло в пропасть вместе с отцом. Заорал, как раненый зверь:
— Отец!!! Отец!!!
Большое белое взметнулось из пропасти ничуть не медленнее коршуна, который преследует добычу. Икар отшатнулся и шлепнулся на пятую точку, нелепо раскрыв рот, как будто узрел перед собой явление Зевса в образе облака.
«А отец-то… летит! Точнее — парит над землею, как птица, взлетает под вихрями теплого воздуха, что наполняют его нелепую конструкцию и тянут ввысь, в небо. У него получилось!»