Ключ к Ребекке
Шрифт:
— Шпион прав, — сказал фон Меллентин.
— Я как раз думал об этом, — улыбнулся Роммель.
Союзники действительно перешли в контрнаступление 5 июня, как и было предсказано. План Роммеля сработал настолько хорошо, что немецкие войска тут же смогли перейти от обороны к ответной контратаке. Три из четырех английских дивизий, втянутых в дело, были разбиты, четыре артполка взяты в плен. Роммель развивал превосходство, не останавливаясь ни перед чем. 14 июня эль-газальский оборонительный рубеж был прорван, а сегодня, 20 июня, войска начали осаду важного берегового гарнизона Тобрук.
Фон
Он посмотрел на небо.
В двадцать минут шестого начнется атака.
Раздался звук, похожий на отдаленные раскаты грома. По мере приближения эскадрильи бомбардировщиков звук перерос в оглушительный рев. Первый отряд пролетел у них над головами, спикировал вниз и сбросил бомбы. Поднялось огромное облако пыли и дыма, и одновременно вся артиллерия Роммеля открыла огонь. От грохота заложило уши. В небе пронеслась новая волна бомбардировщиков.
Фон Меллентин восхищенно воскликнул:
— Фантастика! Кессельринг знает свое дело.
Но это было неверное выражение, и Роммель прицепился к словам:
— Кессельринг тут вообще ни при чем: сегодня наш день.
«Все равно Люфтваффе показывает класс», — подумал фон Меллентин, хотя вслух ничего не сказал.
Крепость Тобрук состояла из концентрических укреплений. Собственно гарнизон находился внутри города, а сам город являлся сердцем обширной территории, окруженной по 35-мильному периметру проволокой и усеянной опорными пунктами. Немцам предстояло пробраться через окружение, затем проникнуть в город и только потом взять гарнизон.
Из середины поля битвы поднялось облако оранжевого дыма.
— Сигнал! Артиллерию просят перенести огонь глубже.
Роммель кивнул:
— Хорошо, значит, мы продвигаемся вперед.
Фон Меллентин почувствовал прилив оптимизма. В Тобруке есть чем поживиться: горючее, динамит, палатки, грузовики (уже более половины парка Роммеля состояло из английских машин), продовольствие… Фон Меллентин улыбнулся:
— Как насчет свежей рыбки на ужин?
Роммель тут же понял ход его мыслей.
— Или печенки, — сказал он. — С жареной картошкой. И свежего хлеба.
— А потом — нырнуть в настоящую кровать с пуховыми подушками.
— В доме с каменными стенами, где нет жары и клопов.
Прибыл посыльный с рапортом. Фон Меллентин взял его и прочел. Стараясь скрыть свое возбуждение, он произнес:
— Мы прорвали проволочное заграждение у опорного пункта номер 69. Группа Менни атакует вместе с пехотой из Африканского корпуса.
— Вот оно! — вскричал Роммель. — Мы прорвались! Пойдем.
Было 10.30 утра, когда подполковник Реджи Бодж просунул голову в дверь кабинета Вандама и сообщил:
— Они осадили Тобрук.
Работа сразу же потеряла всякий смысл. Вандам продолжал механически читать доклады информаторов, рассмотрел дело ленивого лейтенанта, который был представлен к повышению, но явно этого не заслуживал, постарался думать об Алексе Вульфе, однако все это выглядело безнадежно тривиальным. С течением дня приходящие новости угнетали все больше. Немцы прорвали проволочное заграждение. Перешли через противотанковый ров. Пересекли внутреннее минное поле. Достигли стратегического скрещения дорог, известного как Королевский перекресток.
Вандам отправился домой в семь, чтобы поужинать с Билли. Он не мог рассказать мальчику о Тобруке: новости еще нельзя было разглашать. Пока они ели бараньи отбивные, Билли болтал о своем учителе английского, который из-за болезни легких не мог служить в армии, однако при этом часто повторял, что ему хотелось бы очутиться сейчас в пустыне и показать фрицам, где раки зимуют.
— Но я ему не верю, — заявил Билли. — А ты?
— Да нет, почему же… Он, наверное, и правда этого хочет, — сказал Вандам. — Просто он чувствует себя виноватым.
Билли был уже в том возрасте, когда дети любят спорить со взрослыми.
— Виноватым? При чем тут он?
— Это подсознательное чувство вины.
— А какая разница?
«И зачем я ввязался в спор?» — подумал Вандам. Он поразмыслил некоторое время и попытался объяснить:
— Когда ты сделал что-то не так и знаешь, что не прав, и тебе из-за этого паршиво, ты понимаешь, почему тебе паршиво. Это сознательное чувство вины. Мистер Симкиссон ничего дурного не совершал, но ему все равно паршиво, хоть он не знает почему. Вот это подсознательное чувство вины. Ему становится лучше, когда он говорит, как ему хочется воевать.
— А-а, — протянул Билли.
Вандам не был уверен, что мальчик его правильно понял.
Отправляясь в кровать, Билли захватил с собой новую книгу, детектив под названием «Смерть на Ниле».
Вандам вернулся в генштаб. Утешительных новостей не поступало. 21-я бронетанковая дивизия вступила в Тобрук и с набережной обстреляла несколько британских кораблей, которые пытались скрыться в открытом море. Некоторые из них затонули. Вандам подумал о людях, которые строили эти корабли, о тоннах дорогостоящей стали, об обучении моряков и о том, как долго пришлось сколачивать из этих ребят команду; а теперь люди мертвы, корабль затоплен, усилия потрачены напрасно.
Майор провел ночь в офицерской столовой в ожидании новостей. Он непрерывно пил и много курил, отчего болела голова. В столовую периодически приносили оперативные сводки. Ночью Ритчи, командующий 8-й армией, отдал приказ покинуть Тобрук и отойти к Мерса-Матрух. Поговаривали, что, когда Окинлек услышал эти новости, он вылетел из кабинета мрачный, как грозовая туча.
Ближе к рассвету Вандам поймал себя на том, что думает о своих родителях. Некоторые портовые города на южном побережье Англии страдали от бомбежек не меньше, чем Лондон, но его родители жили на территории, немного удаленной от моря, — в деревне графства Дорсет. Его отец был почтальоном. Вандам посмотрел на часы: в Англии сейчас 4 часа утра, старичок скоро нацепит зажимы на брюки, взберется на велосипед и в кромешной темноте поедет на работу. В свои шестьдесят он все еще напоминает телосложением тинейджера. Мать Уильяма, женщина набожная, запрещает супругу курить, пить и вообще заниматься предосудительными делами. К последнему она причисляет все — от матчей в дартс до прослушивания радиопередач. Подобный режим ничуть не сказался на ее по-прежнему резвом муже, сама же она постоянно хворает.