Ключ к счастью
Шрифт:
— Какой из них? — в который раз повторила Пен, не сводя с нее взгляда.
Оуэн вынул из кармана кожаный кошелек. Такой же он оставил недавно в доме у Бетси Кошем.
Несмотря на всю напряженность момента, Пен вспомнила вдруг, что не вернула ему тех денег.
Теперь глаза хозяйки не бегали по сторонам, а сосредоточились на одном предмете — на кожаном кошельке.
— Сколько? — спросила она хрипло.
— Пять гиней.
Она сощурилась, из глаз сочилась жадность.
— Лорд платит мне две гинеи в месяц за то, что я держу его.
— Глупости! — не выдержала
Выражение лица и голос Оуэна резко изменились. В глазах появилась жесткость, голос стал презрительно-властным.
— За две гинеи в месяц, — сказал он, — можно сытно кормить и держать в чистоте два десятка малолетних детей. Не похоже, чтобы вы одели и накормили даже двух… Короче говоря: я плачу вам пять гиней. Соглашайтесь, или мы прибегнем к другим способам убеждения.
Женщина медленно повернула голову к Пен, все еще обнимающей обоих мальчиков.
— Лорд принес сюда вот этого.
Она указала на малыша, который снова засунул в рот палец.
— Обещал две гинеи в месяц, ей-богу. — Она сплюнула на пол себе под ноги. — Я и половины от этого не видела. Клянусь.
— Зато теперь видите целых пять.
Оуэн вытряхнул их на стол.
Пен неотрывно смотрела в грязное, изможденное лицо ребенка. Ее ребенка. Он по-прежнему сосал палец, глаза то и дело закрывались — хотел спать или от истощения. Ей показалось, они такого же цвета, как у Филиппа, эти глаза. Ей хотелось, чтобы она ощутила сейчас восторг, материнский экстаз, но этого не было. Только удовлетворение, что цель достигнута. И какое-то отчуждение. Отрешенность. Словно мучился все эти годы, мечтал и надеялся найти ребенка один человек, а нашел, добился того, о чем мечтал, — совсем другой.
Да, она обрела своего ребенка. Он жив и, даст Бог, будет здоров. Почему же вместо радостного успокоения и чувства счастья странное ощущение пустоты… опустошенности?..
Она взглянула на Оуэна. Он выглядел очень спокойным, но таким равнодушным… безучастным. В тот момент, когда она впервые в жизни держит в руках своего ребенка.
Он выполнил то, что обещал. За это ему огромная благодарность. Так зачем же требовать от него соучастия в ее переживаниях, чувствах? Тем более что она сама в них еще не разобралась. Кроме того, он сказал, что в его жизни нет места детям, даже его собственным. А Робин в своем рассказе о нем кое-что к этому добавил.
Она смотрела сейчас на Оуэна — своего любовника, своего возлюбленного — как на чужого человека. Никогда она не знала его, не понимала… Но это он помог ей найти ребенка! И еще (не забыть!) она должна вернуть ему деньги…
Потом она посмотрела на второго мальчика, который тоже засыпал, прижавшись к ней, и внезапно произнесла, отчетливо и резко:
— Заплатите ей и за другого ребенка!
Оуэн уставился на нее и негромко переспросил:
— Что вы сказали, Пен?
Она твердо встретила его недоуменный взгляд и так же отчетливо сказала:
— Я не могу бросить на произвол судьбы это дитя… как, возможно, могли бы поступить вы, Оуэн.
Последние слова она не хотела произносить, видит Бог, они вырвались сами, по своей воле. Она
Оуэн продолжал смотреть на нее.
Откуда она узнала? Кто ей сказал?
Взгляд его сделался жестче, губы плотно сжались.
— Заплатите этой мерзкой твари, — повторила Пен, — сколько она потребует за второго ребенка. За обоих.
— И за девочку тоже? — холодно спросил он.
— У девочки есть мать. Она служит здесь.
Хозяйка с хищным интересом прислушивалась к их разговору и решила вмешаться, видимо, боясь, как бы не передумали.
— Двенадцать гиней за двух, милорд, — почтительно сказала она и добавила как бы в оправдание:
— Мне же надо будет чего-то отвечать про них, когда спросят, вы ж понимаете…
— Заплатите же ей! — крикнула Пен. — Пожалуйста! Я не могу слышать эту торговку детскими жизнями!
Она схватила обоих детей и выскочила с ними на улицу. Только там сообразила, что они почти голые, и, сняв теплый плащ, завернула их в него, отчего держать стало тяжелее и неудобнее. Не дожидаясь, пока Оуэн выйдет из дома, она пошла куда-то по темной улице. Куда угодно, только подальше отсюда!
Оуэн бросил деньги на стол и направился к выходу. Проходя мимо девочки Нелли, он вложил шестипенсовик в ее костлявую руку, напоминавшую птичью лапку. Что еще мог он сделать? Ни он, ни Пен не в состоянии забрать всех несчастных, полумертвых от голода детей из этого страшного района Лондона.
Пен нигде не было видно. Бормоча сквозь зубы проклятия, он бросился ей вдогонку, туда, откуда тускло мерцали береговые огни.
…Кто ей рассказал о нем? И в каком духе представил все, что было? Уж наверняка не в самом истинном.
Не в истинном хотя бы потому, что всю правду знали только он сам и его мать. Теперь если кто и вспоминает события тех лет, то, пожалуй, лишь с небрежным пожатием плеч. Ведь Эстелла давно умерла, а ее бывший муж многие годы не появлялся при дворе в Париже. То, что было, стало историей полузабытой и мало кому понятной и интересной. Кто же, черт возьми, решил вспомнить и воскресить ее? И с какой целью?..
Он быстро догнал Пен, неловко шагавшую под тяжестью живого груза. Она вся промокла, платье прилипло к телу, волосы разметались по лицу и спине. Сняв свой плащ, он набросил его ей на плечи и потребовал:
— Отдайте мне детей!
И прежде чем она раскрыла рот для протеста, отобрал их и быстро пошел вперед — так, что она еле за ним поспевала, — туда, где их поджидало судно французского посланника.
Она прыгнула вслед за ним на палубу и прошла в каюту, споткнувшись на пороге и чуть не упав. В тесном помещении ярко пылала жаровня, было почти светло. Не каюта, а чудесная сказочная пещера!