Ключ к тайне
Шрифт:
Прежде всего я, как и любой другой мальчик на моем месте, решил: скорее домой! Это инстинктивное чувство не исчезает до тех пор, пока человек не становится совсем взрослым. Детям всегда кажется, что нет таких затруднений, из которых их не мог бы вызволить при желании отец.
Я схватил Натаниэля за повод и вскочил ему на спину
– Поеду домой, – сказал я, – но вы им этого не говорите. Джордж, ты скажи, что не смог меня найти, а ты, Тим, объясни, что мы расстались около Скалы Монаха.
Оба мальчика смотрели на меня, вытаращив глаза.
– Ты
– Его-то я не боюсь, – ответил я, стараясь говорить внушительно и драматично. – Меня пугает шериф, а может быть… и палач!
Не теряя времени, я ударил пятками в круглые бока Натаниэля и ускакал прочь.
Все шло прекрасно, пока мальчики не скрылись из виду. Но, по мере того как Натаниэль с галопа перешел на рысь, а в гору и вовсе потащился шагом, я все меньше и меньше чувствовал себя героем.
Ну и влип же я в историю! Вот не повезло-то! Из двадцати или тридцати человек, участвовавших в разрушении стены сэра Филиппа, я оказался единственным, кого выследили, хотя в действительности я сделал куда меньше, чем остальные. Но я совершил нападение: кинул камень, который, правда, пролетел мимо цели… В этом не было ничего особенного. Когда я был маленьким, я часто кидался камнями и попадал в людей, однако за мной никогда не приходил констебль. Но теперь речь шла о сэре Филиппе Мортоне, а это совсем другое дело.
Как я подгонял беднягу Натаниэля, когда он мелкими шажками взбирался на бесконечную гору! Он старался изо всех сил, солнце нещадно палило нас обоих, но я боялся, что меня схватят прежде, чем я доберусь до дома. Один раз я услышал топот копыт и оглянулся, но это оказался джентльмен из Кесуика, который проехал мимо, кивнув мне, как обычно. Он-то, во всяком случае, еще ничего не знал о моих злодеяниях.
Какое радостное чувство охватывает человека, когда с большой дороги он сворачивает на каменистую тропинку, которая из долины ведет прямо к его дому и больше никуда! Но никогда еще не был я так счастлив при виде того, как расступаются крутые холмы, открывая передо мной зеленый оазис Лонсдейла, ручьи, бегущие вниз, словно пролитое молоко, и дым, поднимающийся из нашей трубы и из труб соседних ферм, расположенных ниже и выше нас по склону холма.
Неужели мне придется разыскивать отца на горе? Нет, он был дома и, стоя на пороге, глядел, загородив глаза от солнца, как Натаниэль, поднимая тучу брызг, переправляется через ручей.
Я слышал, как он сказал: «Слава Богу!» – и на звук его голоса выбежала мать, вытирая глаза голубым полотняным передником. Я понял, что им все известно.
– Простите меня! – только и сумел проговорить я. – Не волнуйтесь.
– Тебе надо уходить, – сказал отец, который, по-видимому, уже все обдумал. – Придется побыть некоторое время подальше, сынок, пока беда минует наш дом. Они гонятся за тобой?
– Не знаю, – ответил я. – На час, наверное, я их опередил.
– Куда он пойдет? – запричитала мать. – Будь жив мой брат в Карлайле, мы могли бы послать его туда, а так… – Она взглянула на отца. – Может быть, ему лучше остаться и дождаться их? Я уверена, что он не сделал ничего дурного… во всяком случае, не больше, чем кто-либо другой, и все наши соседи клятвенно подтвердят, что он хороший мальчик.
– Ты не знаешь законов, – мрачно ответил отец. – Нет, он не должен попасться им в руки. Сэр Филипп вне себя от злости. Кроме того, ради наших соседей мы должны отослать его из дому. Если суд наложит на него лапу, то его станут допрашивать о том, кто еще был с ним в ту ночь.
После этих слов мать принялась плакать, да и сам я чуть не разревелся, так как прекрасно понимал, о каком допросе идет речь. Я знал, что не выдержу пытки. Если закон позволит им применить пытку, даже не очень жестокую, я знал, что не выдержу и назову имена всех мужчин и мальчиков, которые были с нами прошлой ночью.
Итак, не оставалось ничего другого, как бежать, прежде чем они накроют меня дома.
– Ничего страшного, – утешал я мать. – Я уйду из наших мест и, быть может, проскользну через шотландскую границу. Найду работу и, когда все уладится, пришлю вам весточку. А через пару месяцев я, вероятно, смогу вернуться, и все будет забыто.
– Прекрасный план! – одобрил отец.
Он подошел к сундуку, в котором хранились деньги, и отсчитал пять шиллингов.
– Это поможет тебе продержаться первое время, – сказал он. – Хотелось бы дать побольше, но…
Я понимал. Времена были трудные, а у нас в Лонсдейле никогда не водилось много денег. Мать принесла два каравая хлеба, сыр, овсяное печенье и кусок холодной баранины, которого хватило бы на троих. Мы не тратили время на разговоры, так как знали, что каждую минуту в долине могут показаться всадники, посланные, чтобы схватить меня.
Я решил не брать с собой Натаниэля, так как на большой дороге сразу попался бы им в руки. Кроме того, у меня не хватило бы духу продать старого друга на рынке в Пенрите. Я намеревался идти в Пенрит пешком, через горы, где гораздо легче укрыться от преследователей. Завтра в Пенрите базарный день: меня никто не заметит в толпе, и – кто знает? – быть может, удастся найти работу и уехать из Камберленда.
Я так и не смог попрощаться с братом – он работал наверху, в горах. Сестры были заняты приготовлением сыра. Они пролили надо мной целое море слез. До этого дня я никогда и не подозревал, как они любят меня.
Наконец я вырвался из их объятий и, закинув на спину узелок с парой платья, двинулся вверх по течению ручья к высокому плато. Минут через пять, очутившись среди густой травы и вереска, я оглянулся и далеко внизу увидел родную долину и похожие на серые коробочки дома, расположенные по обеим сторонам узкой, бурой улицы. И по этой улице, как раз там, где был съезд с проезжей дороги, медленно ползли два всадника, похожие на толстых жуков с блестящими спинками.
Я засмеялся, хотя мне было вовсе не до смеха, и зашагал дальше в гору.