Ключ любви
Шрифт:
Все ее тело каждой клеткой словно рвалось к Богу и к ее отцу, где бы он ни был.
— Помоги нам… — просила девушка.
Охваченная этим чувством, она почти забыла, что с нею граф, и вздрогнула, услышав его голос:
— Думаю, мне следует выразить сожаление, что вы попали в столь ужасное место, такое невозможно даже представить в наше время.
Минерва не ответила и не убрала рук от лица. Через секунду граф добавил:
— Если вы молитесь, то я надеюсь, что ваши молитвы будут услышаны.
В голосе его проскользнула нотка цинизма. Минерва почувствовала, что должна ответить, и произнесла:
— Как вы и говорите, нам остается только молиться, чтобы Бог услышал нас.
— Думаю, это маловероятно, — ответил граф, отходя от нее и направляясь к двери темницы.
Он изо всех сил надавил на нее, словно надеясь сдвинуть удерживавший ее засов.
Однако Минерва знала, что дверь была сделана из железа и устояла перед натиском многих столетий, а засов в ней был очень тяжел. Должно быть, чтобы задвинуть его, послу понадобилась вся его сила.
Отчаявшись, Минерва снова начала молиться:
— Помоги мне, папа… Здесь должен быть выход! Ты же не позволишь мне умереть так глупо и бестолково!
Отняв ладони от лица, она инстинктивно взглянула вверх. Опустив затем глаза, девушка заметила, что вода уже достигла нескольких дюймов глубины и заливается через верх ее ботинок.
Граф отвернулся от двери.
— Молитесь, молитесь, — сказал он. — Только Бог может спасти нас отсюда.
Он не мог стоять на месте и потому отошел к противоположной стене темницы, до которой было лишь несколько футов.
Вода плескалась у него под ногами, пока он шел. На какое-то мгновение граф остановился, глядя в пол, а затем произнес:
— Мне кажется, что, раз уж судьба послала нам столь неприятную неожиданность, мы должны готовиться умереть отважно и с достоинством.
Минерва ничего не ответила, и граф добавил:
— Мне кажется, вы гораздо моложе меня, и потому я сожалею, что послужил причиной вашей ранней кончины, однако, поскольку мы ничего не можем поделать с этим, я полагаю, что нужно покориться неизбежному.
Он говорил все с тем же спокойствием, с каким вел себя с самого начала. Минерва глубоко вдохнула.
Она сказала себе, что ни за что не даст ему понять, до чего она напугана.
Ей хотелось броситься к графу и попросить его обнять ее, потому что вода поднималась все выше и выше, а он все-таки человеческое существо.
Сейчас она уже не могла думать о нем как о графе, которого ненавидела, графе, которого за несколько часов до этого она готова была застрелить за те несчастья, которые он принес им. Теперь она думала только о том, что он может говорить и дышать, значит (мысль эта ужаснула ее),
Минерва снова начала молиться, молиться о том, чтобы, если ей придется умереть, она умерла так же храбро, как граф, не впадая в панику и не совершая никаких поступков, которых могли бы стыдиться потомки.
Вода уже поднялась выше щиколоток.
Вода была холодна, и Минерва почувствовала, как намокают ее чулки под длинными брюками. Кроме того, поток принес с собой неприятный запах тины.
Минерва подумала, что, когда вода доберется до ее горла, а потом и рта, она почувствует себя грязной и отвратительной.
— Вы все молчите, — заметил граф. — Каетесь в прошлых преступлениях или все еще молитесь о спасении?
— Молюсь, — ответила Минерва, — и вам тоже не мешало бы помолиться!
Граф рассмеялся. Его смех совсем не вязался с этой темнотой, озаренной лишь слабым светом фонаря.
— Вы действительно верите в раскаяние на смертном одре? — насмешливо спросил он. — Когда я думаю об этом, мне всегда кажется, что это слишком легкий способ избавиться от долгов.
При слове «долги» Минерва подумала, что именно они привели их в эту темницу — долги чести, которые следовало платить, какими бы ужасными ни оказались последствия.
Она подумала, что, вероятно, следует рассказать графу о том, кто она на самом деле и почему они оказались в этой ловушке.
Однако она тут же сообразила, что этого делать не следует, потому что придется рассказать графу и о том, каким мерзким и отвратительным человеком она его считала.
«Я должна думать о прекрасном, — сказала себе девушка, — о рае, а не об аде!»
Она увидела, что вода поднялась выше, и оторвала руки от лица, сжав их, чтобы не закричать.
— Господи… пожалуйста… — забормотала она. Словно пожалев ее, граф произнес:
— Смелее, юноша! Мне говорили, что смерть утопленника очень приятна, хоть в последний момент и припоминаешь все свои грехи. Впрочем, у вас в вашем возрасте их наверняка немного, и мне понадобится гораздо больше времени, чтобы все их перечислить.
Он говорил почти шутливо, однако Минерва внезапно вскрикнула.
— В чем дело? — спросил граф.
— Погодите! — воскликнула девушка, — Я… мне кое-что пришло в голову! Я пытаюсь вспомнить, о чем писал в своей книге папа.
Словно помогая себе думать, она прижала руку ко лбу.
— Он говорил, — продолжала девушка, — что, когда англичане бросали датчан в… в темницу… и пускали воду… они смотрели сверху на то, как они тонут… а потом вытаскивали их и хоронили в поле… там до сих пор кости находят.
Она говорила так отрывисто, словно слова приходили к ней в голову откуда-то извне.