Ключ Лжеца
Шрифт:
– Грант, есть женщина, которую нужно убить. Она скоро пойдёт по галерее Мечей. Она – угроза мне и моей семье. Когда дело будет сделано, вам придётся немедленно оставить дворец и службу мне. Вы получите триста крон золотом.
Грант смотрит на мужчину за Гариусом.
– Она будет одна?
– С ней могут быть другие, но никакой стражи, никто не вооружён. Госпожа Шиваль единственная, кто должен умереть. У неё в волосах сапфиры.
– Синяя госпожа. Понятно. – Грант чешет подбородок. Пальцы у него толстые и покрыты шрамами. – Три сотни? Уверены, милорд? Убийство во дворце – не
Гариус терпит эти вопросы – в конце концов, в них есть смысл, хоть они и дерзкие.
– Я уверен, Грант. Йохан, цена справедливая?
– Справедливая, милорд. – Второй человек, который темнее и старше, склоняет голову. Его высокий и тихий голос удивляет меня. – Где мы получим деньги?
– Порт Исмут. Там есть мой торговый агент, Карлс. В течение двух недель.
Затем мы ждём в тишине среди мёртвых бабочек, сушёные крылья в шкафах неподвижны. Проходит пять минут, десять… час?
Молчаливая Сестра поднимает руку. Грант и Йохан идут к двери, мы идём за ними, Алиса катит перед собой Гариуса.
В галерею Мечей ведут двойные двери, и здесь я вижу разницу между сегодняшним днём и галереей через шестьдесят лет. Бабушка развесит на стенах портреты фехтовальщиков, упражняющихся в своём искусстве. Её отец предпочитал не масло, а железо: на стенах висят сотни мечей, все указывают в потолок, и все разные. Грант выламывает из держателей прекрасный экземпляр – двуручный меч с клинком из чёрного туркменского железа – и передаёт Йохану. Потом берёт себе меч покороче, но тяжелее, из тевтонской стали, и направляется в сторону двойных дверей в дальнем конце.
Двери открываются за секунду до того, как два наёмника до них доходят. И там стоит она, госпожа Шиваль, а за её спиной горничная в королевских цветах, сопровождающая её в покои. Госпожа с виду совершенно не удивлена, увидев приближающихся к ней мужчин с мечами наголо. Уже через несколько лет её можно будет назвать почтенной женщиной, и она улыбается материнской улыбкой – укоризненной, но снисходительной.
– Гляньте-ка на себя! – Говорит она и поднимает руку с маленьким серебряным зеркальцем.
Йохан останавливается, словно врезался во что-то твёрдое. Он поднимает свободную руку, сцепившись с чем-то, чего я не вижу. Мышцы его шеи напрягаются, сухожилия выпирают от усилий. Слева Грант оказывается в подобной ловушке – он с ужасом на лице сопротивляется, рука с мечом не шевелится, свободная рука пытается что-то схватить. Госпожа Шиваль проходит между ними, а ошеломлённая горничная остаётся стоять на месте.
– Разве детям не пора спать? – Она немного наклоняется, обращаясь к трио.
Алиса не тратит время на светские разговоры или беседы, а просто прыгает вперёд, спрятав нож сбоку.
– Нет. – Госпожа быстрее, и лёгким наклоном кисти зеркало направляется в сторону ребёнка, останавливая её так же эффективно, как остановило обоих наёмников. – И остались только близнецы Голлоты… – Она смотрит на них: Гариус сгорбился в своём кресле, Молчаливая Сестра рядом с ним. Госпожа игнорирует мальчика и встречается взглядом с его сестрой. – Мы уже встречались, дорогая. – И снова материнская улыбка, хотя теперь я вижу за ней нечто более жёсткое. – Ну у тебя и взгляд, юная леди. Но если собираешься заглянуть туда, где тебе смотреть не стоит… что ж, давай просто скажем, что будущее очень яркое.
Молчаливая Сестра ничего не отвечает, только смотрит, один её глаз жемчужно-слепой, а другой тёмный и нечитаемый.
– Всё это, – Госпожа Шиваль махает рукой в сторону наёмников, которые по-прежнему сопротивляются, хрипя от напряжения и быстро переставляя ноги. – Всё это очень неудобно. Сейчас мне надо двигаться быстро, поэтому простите, что не остановлюсь поговорить. – Она поднимает своё зеркало на линию между своими глазами и глазами Молчаливой Сестры.
– Это дыра, – говорит она. И так оно и есть. На месте серебра и отражений лишь тёмная всепоглощающая дыра, засасывающая свет, звук и воздух. Я чувствую, как меня тянет вперёд, сама моя сущность источается через кожу и устремляется в жуткую пустоту.
Молчаливая Сестра протягивает в сторону зеркала раскрытую ладонь, закрывая его от взгляда, и медленно целенаправленно сжимает пальцы. Её рука в ярде от зеркала, но раздаётся чистый звон бьющегося стекла, и из её кулака течёт кровь. Дыра уменьшается, закрывается и исчезает.
– Поразительно, – говорит госпожа и делает шаг вперёд. Её глаза голубые. Я таких раньше не видел. Настолько голубые, что почти сливаются с белками, отчего в ней есть что-то нечеловеческое. Ещё шаг вперёд, и она протягивает руку в сторону Молчаливой Сестры. – Впечатляюще для такой юной, но у меня нет времени на впечатления, дитя. – Её губы дрожат от раздражения. – Пора умирать. – И нечто, туго скрученное у неё внутри, высвобождается так внезапно, что по воздуху почти видимой рябью проходит пульсирующий толчок.
Молчаливая Сестра отшатывается, словно от удара. Она остаётся на ногах только из-за того, что держится за кресло Гариуса. Старается вернуться на место, словно борется с сильным ветром, мрачно скривив рот от напряжения.
Синяя Госпожа поднимает другую руку и выпускает свой яд на девочку, которая, беззвучно охнув, падает на одно колено. Синяя Госпожа подходит, а моя двоюродная бабушка беспомощно сгибается перед ней.
– Назад! – Мой крик никто не слышит, и я беспомощно стою, желая убежать – но мне негде спрятаться в этих воспоминаниях крови.
Синяя Госпожа возвышается над Молчаливой Сестрой, а та протягивает ладонь и хватает брата за руку над локтем. Гариус качает головой в её сторону.
– Давай. – С сожалением хрипит он.
Синяя Госпожа наклоняется, когтистые руки с обеих сторон приближаются к голове Молчаливой Сестры, чтобы нанести смертельный удар, но что-то её останавливает, словно воздух густеет. Гариус стонет и извивается в кресле, его тело сотрясается по мере того, как сестра вытягивает из него силу. Они родились соединёнными, и хотя острая сталь их разъединила, оставалась ещё нерушимая связь. Похоже то, что делает Молчаливую Сестру сильнее, ослабляет Гариуса, ломает его и, судя по тому, каким я увижу этого мальчика спустя несколько десятилетий, уже стариком, то, что она забирает, вернуть, видимо, уже невозможно.