Ключ от двери

Силлитоу Алан

— Но это была настоящая пулеметная очередь, — ска­зал чеширец. — Нужно быть слепым, чтобы не уложить его.

Оджесон сказал встревоженно:

— Будем держаться все вместе и глядеть в оба. На всех ведь носилок не хватит.

— Нотмэн, наверно, где-нибудь недалеко, вместе с солдатами, — сказал Бейкер, шедший сзади. — Попробо­вать их вызвать?

Оджесон решил не делать этого.

Они сейчас не ждут вызова, так что пошли дальше и хватит разговоров.

— Теперь он сбросил маску, — сказал Брайн Бейкеру. — Хуже нет сволочей, которые прикидываются твои­ми друзьями.

Бейкер, шедший позади него, отозвался:

— Мой старик говорит, что во время первой миро­вой войны они убивали по десять офицеров в месяц. А немцы —

остальных.

— Что толку, — сказал Брайн. — Все равно откуда-то являлись новые.

— Но война кончилась потому, что не хватило именно офицеров, а не пушечного мяса, вроде нас с тобой. Я учил­ся в закрытой школе, Брайн, но я такой же раб, как и ты.

— Заткнись, — сказал Брайн.

— Это не довод.

— Но зато ответ тебе. Может, сейчас я раб, но скоро я перестану быть им.

— Это только потому, что тебя отпускают отсюда.

— Я не о том. Мне наплевать, пусть даже я пробыл бы здесь еще пять лет, все равно я перестану быть рабом.

Подтянись! — крикнул Оджесон, шедший впере­ди. — Вот еще обломки самолета.

— Это как загадочная картинка, — сказал чеширец.

— Ты, всегда будешь рабом чего-нибудь, — сказал Бейкер.

Путь им преграждал блестящий алюминиевый руль высоты, словно ворота, через которые им предстояло про­никнуть в плодоносный и хорошо обработанный сад. Один за другим они перешагнули через него, словно боясь по­вредить, как будто им пришлось бы возмещать убытки хо­зяину сада. Бейкеру хотелось придавить его ногой, но он не сделал этого. Брайн взял у Бейкера рацию.

— А знаешь, я и не пытался попасть в того бандита. Я стрелял много раз, но старался промазать.

— А я бы не мог удержаться, — недоверчиво сказал Бейкер.

Дальше деревья и кусты были сломаны: здесь упал фюзеляж самолета, похожий на сигару, он рухнул в даль­нем конце плато. Бесценное создание человеческих рук повисло на ветках, мертвое и опустевшее, а вокруг были разбросаны куски блестящего металла. Добраться до фю­зеляжа без веревок было невозможно, он висел на высоте десяти или пятнадцати футов, словно им хотели украсить рождественскую елку. Они стояли шагах в пятидесяти от этого места, безмолвные, утомленные поисками, дливши­мися, казалось, уже много недель. Фюзеляж был искоре­жен в тех местах, где этот непрошеный гость напоролся на сучья в своем неуклюжем падении, и кое-где ветки, ка­залось, проросли сквозь него, словно после аварии про­шло не сорок часов, а бог знает сколько времени. Изну­три— ни шума, ни криков, никаких признаков жизни. На брюхе самолета возле кабины виднелось большое красное пятно, словно кто-то расквасил самолету нос. Пятно вы­сохло и не сразу было заметно.

— О господи, — сказал Брайн, снимая с себя рацию.

— Какая смерть! — Бейкер скинул вещевой мешок. — Бедняги, — сказал чеширец.

«Я не из слабонервных, но до чего же мерзко у меня на душе», — подумал Брайн, а Оджесон изо всех сил сви­стел в свисток, которым обычно призывают на помощь в джунглях, надеясь, что Нотмэн и солдаты его услышат. Хриплые звуки огласили воздух, низкие и дрожащие, по­хожие на сигнал тревоги, услышав который во время войны Колин и Дэйв, сидевшие у камина, оставляли свои чашки с чаем и бежали на задний двор или на холодные ноябрь­ские улицы: им казалось, что это за ними гонится полиция. Оджесон, выбившись из сил, передал свисток Брайну.

Брайн взял свисток и хотел дунуть так, чтоб и богу и черту слышно было, но тут же вздрогнул от резкого, тяжелого, как свинец, треска — ему показалось, что сук не выдержал, словно самолет был такой тяжелый и висел так долго, что он обломился под ним. Бейкер пригнулся, и у Брайна, еще державшего у губ свисток, мелькнула мысль: «Кажется, будто сук прямо над нами и грозит упасть на голову». Снова треск, и теперь стало ясно, что это стрель­ба, — все они уже лежали на земле, затаившись в кустах, а из-под фюзеляжа погибшего самолета, из густых зарос­лей, словно зубья огромной пилы, вылетали пули, вгрыза­ясь в деревья совсем рядом с ними или вонзаясь в мягкую, влажную землю. Найти укрытие было здесь нетрудно. Брайн, волоча за собой рацию и прикрывая ею голову, отполз назад, к широкому стволу, и залег за ним, но он чувствовал, что ноги его торчат среди груды ветвей и пули беспорядочно ложатся вокруг них. Грохот оглушил его, он чувствовал себя таким беспомощным, словно на них напала целая армия и сопротивляться было бесполезно, хотелось только заткнуть уши.

— Да это же наши солдаты, — сказал чеширец. — Эти идиоты приняли нас за бандитов. Эй! — крикнул он. — Это мы! Перестаньте, ради бога!

Оджесон и Бейкер стреляли через поляну, стараясь целить туда, откуда летело больше всего пуль, но это было трудно установить, потому что после первого залпа стрельба стала судорожной и беспорядочной.

— Наши солдаты недалеко! — крикнул Оджесон.— Они должны услышать шум.

Брайн втиснул обойму в магазин, приподнялся, прице­лился в огромное, в целый ярд в обхвате, дерево и выстре­лил в воздух. «Мне лучше держаться позади, — подумал он. — Они быстро расстреляют все патроны». Страх и тош­нота поднимались в нем, он уткнулся лицом в траву, и ему вспомнилось прошлое, когда он играл с ребятами в войну: одна отважная армия осыпала другую градом кам­ней и бутылочных пробок, взлетавших высоко в воздух. Каждый такой снаряд считался опасным, и от него спаса­лись, словно от смертоносной пули, но Брайн вместе с другими стоял твердо, не отступал, как ни боялся в это время, что в него попадут.

В такие минуты опасности Брайн как бы раздваивался: он испытывал страх и в то же время не принимал этот страх всерьез, так что все начинало казаться ему безобид­ной, хотя и глупой, игрой. Он приподнял голову и вскинул винтовку, чтобы выстрелить, но никого не увидел. Некото­рое время он вглядывался в густую листву, где царил полумрак. Вокруг обломков самолета не было людей, не шевелились ветки, но оттуда по-прежнему беспорядочно сыпались пули. У Брайна мелькнула мысль, что партизаны, наверно, тоже плохо видят, но, словно для того, чтобы уличить его и показать, что это не игра, пуля попала Оджесону в руку у самого локтя, когда тот привстал, стараясь тщательно прицелиться. Он выругался и от неожиданности выронил винтовку, словно по ней прошел ток, и после этого мог сделать только одно — сунуть в рот свисток и свистеть во всю мочь, словно сила его ослабевшей руки перешла в легкие, так что свист перекрыл даже новый залп.

Брайн теперь не поднимал головы, он не хотел быть убитым, но потом, забыв вдруг на несколько секунд, что его в самом деле могут убить, вскинул винтовку к плечу и не увидел ничего, во что имело бы смысл целиться. «Мо­жет быть, это тот мерзавец, что удрал от меня, сейчас задает нам жару». Однако, выпуская подряд три пули, он не хотел никого убить или ранить — ощущение, что это какая-то игра, все еще не покидало его. «Но они ведь, дей­ствительно хотят нас убить», — подумал он с горечью, стреляя по кустам, и в эту минуту он мог не хуже чеширца уложить кого-нибудь навеки. Гремели ответные выстре­лы. «Патронов у них много»,— подумал он, а пули звонко ударяли в твердые, как железо, стволы или свистели так близко, что страх прорвал сдерживавшую его плотину и Брайн снова прижался лицом к земле, запах которой по­казался ему теперь удивительно сладким.

Бейкер расстрелял все свои патроны и теперь шарил в вещевом мешке Оджесона. Стрельба была беспорядочной, и грохот выстрелов то был похож на треск огромных сухих веток, то на гулкое горное эхо, это был то жуткий и зло­вещий удар о дерево, то глухой — о мягкую, как подушка, землю. И среди всего этого шума несся низкий стон свистка Оджесона, призывавшего на помощь. Брайн стрелял, когда смолкали выстрелы, потому что тишина, казалось, таила в себе смерть, хоть он и знал, что его пули не попадают в цель, и надеялся, что никто этого не заметит.