Ключ от всех дверей
Шрифт:
Высочайшие особы переглянулись.
— Дом Осени, — задумчиво опустил взгляд в бокал Его величество.
— Дом Осени, — согласно кивнула Ее величество, с презрением ударив веером по сжатому кулаку. — Благодарю тебя, Опал. Мои догадки, увы, подтвердились.
— Я могу быть свободна?
— Если пожелаешь, — пожала плечами королева. — Но я бы не возражала, останься ты еще ненадолго.
— Прошу простить, но у меня есть срочные дела, — я соскочила с кресла и еще раз поклонилась. Косички подмели пол, грустно бряцая бубенчиками.
Ларре Ночному Бризу ударило в голову вино.
— Это какие же иные дела могут быть у шута, кроме как веселить королеву? —
Я с достоинством выпрямилась. Ехидство растеклось по языку жгучим перцем.
— У королевского шута, Мой лорд, работа не проста. Ведь смотрит за порядком шут, И без него дворцу — капут. И потеряет всякий стыд Аристократ, вассал, слуга, И королева не простит Шуту падения двора. Лишь он за ложь стыдит лжеца, За голос слабенький — певца, Шпиона — за длиннющий нос, И вас, мой лорд, за ваш вопрос, Что и шута смешит до слез! —— с этими словами я царапнула ключом по входной двери, к которой пятилась во время декламации, распахнула створки, прошмыгнула наружу и была такова. Вслед мне несся хриплый хохот Ее величества Тирле и веселые проклятия Ларры.
Несколько часов я бесцельно слонялась по дворцу, развлекая себя перепалками с придворными. Особенно хорошо удалась свара с лордом Галло, разглядевшим таки намалеванную на моей спине карикатуру. Он настолько разозлился, что почти поднял руку на слабую женщину… но в последний момент пришел в себя, выругался сквозь зубы и удалился, пытаясь сохранить остатки достоинства. Ну и поделом ему. Хорошая месть за беднягу Мило, щеголяющего с синяком под глазом.
Мило… Как он, мой мальчик? Успокоился ли уже?
Я нащупала в кармане злополучную сережку и сжала. Металлические лепестки впились в ладонь.
Скоро рассвет. Пора бы и возвращаться в свои покои. Может, великодушный Авантюрин уже простил свою глупую госпожу и теперь ждет ее, чтобы подготовить ко сну.
Увы, надежды мои не оправдались. В комнате было пусто. Я обошла кругом, зажгла все свечи — и мятные, и кедровые, и лавандовые, и жасминовые, и любимые Мило — сандаловые. От смешения запахов закружилась голова. Скинув жилет и ботинки, я с ногами забралась в кресло перед зеркальным трюмо и устроила голову на подлокотнике. Косички свесились вниз. Сквозняк шевелил их, вызванивая грустную мелодию. Веки тяжелели, свечи плавились, небо за окном светлело. Я уже почти заснула, когда ставни щелкнули и раскрылись, впуская в душную комнату свежий воздух. Чуткие пальцы осторожно коснулись моей шеи, вытягивая придавленные косички. Порыв ветра — и бубенчики осыпались вниз медным дождем. Такое знакомое волшебство…
Я продолжала ровно дышать, словно была погружена в глубокий сон. Еще пара ласковых движений — и уже свободные пряди упали вниз рыжей волной. Щетка аккуратно прошлась по ним — раз, другой, третий… Когда Мило посчитал, что волосы приведены в приемлемое состояние, он ловко подсунул одну руку мне под колени, а другую — под лопатки, и поднялся, осторожно прижимая к себе строптивую ношу, так и норовившую вывернуться и упасть обратно в кресло.
Дверь в мою спальню была предусмотрительно открыта. Заботливому ученику оставалось только уложить задремавшую наставницу на подготовленную кровать. Я думала, что на этом его труды закончатся и он со спокойной совестью отправится спать и сам, но… Чуть дрожащие от волнения пальцы распустили банты под коленями. Дальше пришел черед разноцветных чулок, шейного платка, пояса, штанов… Руки стали совсем неловкими, и коварные крючки на блузе никак не желали поддаваться.
— Вообще-то она расстегивается на спине, Мило.
От этих слов, произнесенных как бы между прочим, мой ученик подскочил, как ошпаренный и залился краской.
— Вы-вы-вы не спите?
— Я-я-я не сплю, — беззлобно поддразнила я его, усаживаясь и подгибая под себя ноги. — Что за благоприобретенное заикание, Мило? Не замечала за тобой таких изъянов речи.
Несколько томительных мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Казалось, что слышно было, как пересыпается песок в больших часах на шкафу. А потом выпалили одновременно:
— Прости, Мило.
— Простите, госпожа.
Он снова залился краской и нерешительно присел рядом со мной. Так и не сошедшая синева под глазом выглядела жалко.
— Я не должен был так грубо убегать. Вы не виноваты. Вы очень многое делаете для меня, госпожа, правда. Я обязан вам жизнью и бесконечно благодарен…
— Мило, — тихо прервала его я, — это мне надо извиняться. За то, что была невнимательна. За то, что вечно решаю все за тебя. За то, что не заметила, как ты вырос… Ты единственный близкий мне человек. Поэтому — прошу, если что-то беспокоит твое сердце — говори мне. Не молчи. Это больно.
— Госпожа…
— Просто Лале, мой мальчик. Нас никто не слышит.
— Лале… я не знаю, что на меня нашло. Зачем все это сказал… — он низко опустил голову. Светлые пряди занавесили лицо. — На самом деле я не думаю так. Вы очень внимательны… И столько раз приходили на помощь, когда я мог оступиться и сорваться в пропасть… И этот подарок… Он меня очень-очень растрогал…
Мило смущенно замолчал. Щеки его полыхали, и мне даже казалось, что я чувствую исходящий от лица жар.
— А почему ты не захотел проколоть ухо? — я осторожно провела ладонью ему по затылку. Мальчик вздрогнул, но почти сразу расслабился. — Это одна из тех вещей, что я упустила из виду? Ты боишься иголок или что-то вроде того?
Он наконец-то улыбнулся.
— Нет, госпожа… Лале. Поначалу, конечно, струсил, а потом просто очень разозлился, когда вы сказали, что уже все сами решили… Не знаю, что на меня нашло, — повторил Мило, оборачиваясь ко мне. Карие глаза отливали фиолетовым, как у большой кошки.
— Тогда не возражаешь, если мы закончим то, что тогда начали? Если ты против, то можешь носить мой подарок как брошь, например, — я встрепала гладкие волосы. Лохматым он мне всегда больше нравился. Так мой ученик становился больше похожим на ребенка — и двадцати не дашь.
— Не возражаю.
Чувствуя глупую, слепую радость я вскочила с кровати и принялась разыскивать все необходимое. И игла, и свеча нашлись почти сразу, а вот сережка обнаружилась только после долгих трудов, под креслом у трюмо. Наверное, закатилась, когда я, задремав, расслабила руку.
— Ну, Мило, расслабься, — я со смешком дернула его за ухо, нажимая на обезболивающую точку. Другой рукой я прокаливала иглу над огнем. — А еще лучше глаза закрой, если все-таки переживаешь.
Мальчик послушно зажмурился. Ах, ну что за прелесть! Ловя момент, я проколола нежную мочку и тут же вдела серьгу.