Ключевая улика
Шрифт:
— Вы не ощущаете никакого странного запаха? — спрашиваю я Чанга.
— Да нет вроде.
— Что-то связанное с электричеством, но не совсем. Какой-то неприятный, необычный душок.
— Нет. Я, когда осматривался тут, ничего не почувствовал. Может, это от телевизора. — Он указывает на маленький, обернутый в полупрозрачный пластик телевизор на полке.
— Вряд ли. — Присмотревшись, замечаю в раковине пятна воды и слабый меловой осадок.
Наклоняюсь ближе — запах становится сильнее.
— Едкий, как от перегревшегося фена. — Я, как могу, пытаюсь объяснить. — Что-то вроде запаха от батарейки.
— От батарейки? — Он хмурится. — Не вижу никакой батарейки. И фена тоже.
Он подходит
— Ну, может быть, — говорит он. — Да, пожалуй, что-то есть. Обоняние у меня не ахти.
— Думаю, неплохо было бы соскрести этот осадок из раковины, — говорю я. — У вас в криминалистической лаборатории есть электронный сканирующий микроскоп с энергодисперсионным спектрометром? Не мешало бы взглянуть на морфологию под большим увеличением, посмотреть, не растворенные ли это частицы какого-то вещества, и если да, то надо выяснить, что это такое. Металл или какое-то другое вещество? Какие-то химикалии, лекарство или что-то еще, что невозможно определить рентгеновской спектроскопией? Не знаю, какие еще детекторы есть у сканирующего электронного микроскопа в БРД, но, если возможно, я бы узнала насчет ИДИКС и ФТИР, чтобы получить молекулярный отпечаток данного вещества.
— Мы подумываем приобрести один из этих портативных ФТИРов, ну, знаете, их обычно используют при работе с биологически опасными материалами.
— Хорошая идея, тем более в наше время, когда приходится иметь дело и со взрывчатыми веществами, и с оружием массового уничтожения, и с химическими отравляющими веществами, белыми порошками. А еще было бы замечательно попросить вашего заведующего трасологической лабораторией сделать этот анализ побыстрее, лучше прямо сейчас. Они могут сделать его за несколько часов, если поставят в начало списка. Мне не нравятся описанные симптомы. — Я говорю тихо и осторожно подбираю слова, потому что не знаю, кто нас слушает.
Но не сомневаюсь, что кто-то обязательно слушает.
— Я могу быть очень обаятельным. — Чанг маленький и субтильный, с короткими черными волосами и невыразительным лицом, но глаза у него приветливые.
— Это хорошо. Немного обаяния сейчас не помешало бы.
— Думаете, ее рвало?
— Запаха не чувствуется, — отвечаю я, — но, судя по описаниям соседки, Элленоры, ее вполне могло тошнить.
Самое очевидное соображение по поводу дифференциального диагноза уже высказано теми, кто не уполномочен делать это и определенно не объективен. Кэтлин Лоулер умерла от внезапного сердечного приступа, вызванного физической нагрузкой в условиях, рискованных для женщины ее возраста, никогда не заботившейся о себе. Она была в костюме из синтетики с длинными штанинами и рукавами, а ведь на улице, по моим прикидкам, под сто градусов [35] и влажность по крайней мере шестьдесят процентов. Стресс усугубляет дело, а Кэтлин несомненно была угнетена и расстроена переводом в эту камеру, и я не удивлюсь, если мы обнаружим, что у нее было какое-нибудь сердечное заболевание от нездорового питания и злоупотребления наркотиками и алкоголем.
35
Около 38 градусов по Цельсию. (Прим. перев.)
— А что насчет мусора? — спрашиваю я Чанга. — Я заметила, что на всех дверях висят мусорные корзинки, а здесь нет. Ни пустой, ни полной.
— Хороший вопрос. — Мы обмениваемся понимающими взглядами. — Если тут и была мусорная корзинка или какой-то мусор, то к моему появлению он исчез.
— Не возражаете, если я тут осмотрюсь? Я не буду ничего трогать без вашего разрешения.
— Я здесь закончил, так что прошу вас. Только возьму то, о
— Я вам скажу, если что-то увижу, — говорю я, потому что по закону главный на месте происшествия — он. Тело и связанные с ним биологические следы или улики — дело доктора Колина, а я не более чем приглашенный гость, эксперт со стороны, которому требуется разрешение на все манипуляции. Если только случай не подпадает под юрисдикцию Службы медэкспертизы Вооруженных сил — другими словами, Министерства обороны, — у меня нет законных полномочий за пределами Массачусетса. Так что буду спрашивать, прежде чем хоть что-то предпринять.
В стену напротив туалета встроены две серые металлические полки, на них — книги, блокноты и разного размера прозрачные пластиковые контейнеры, которые должны предотвращать сокрытие контрабанды. Я открываю каждый и узнаю запахи масла какао, увлажняющего крема, бальзама для волос, мятного ополаскивателя для рта, мятной зубной пасты. В пластиковой мыльнице большой белый кусок мыла, в пластиковом футляре зубная щетка, а в пластиковой бутылке что-то похожее на гель для волос. Я отмечаю пластмассовую расческу, щетку без ручки и большого размера бигуди — возможно, они сохранились с тех времен, когда волосы у Кэтлин Лоулер были длиннее.
Тут и романы, и поэзия, и так называемые книги вдохновения, а также прозрачные пластиковые контейнеры с почтой, блокнотами и записными книжками. Никаких признаков обыска, никаких доказательств того, что надзиратели рылись в вещах Кэтлин. Но я и не ожидала их обнаружить. Если ее пожитки и осматривали до приезда Чанга, то искали не марихуану, нож или что-то еще, запрещенное в тюрьме. Искали что-то другое, но что, я пока понять не могу. Что мог искать тюремный служащий? Не знаю, но ее мусорный пакет убрали до приезда следователя не без причины, и мои дурные предчувствия все более усиливаются.
— Если вы не против, я бы хотела взглянуть. — Указываю на содержимое пластиковых контейнеров.
— Конечно. — Чанг берет мазок со стальной раковины. — Да, запашок есть, вы правы. И это вещество серого цвета. Молочно-серого. — Он засовывает аппликаторы в пластиковую трубку и помечает синий закручивающийся колпачок маркером.
Все блокноты разлинованы, со склеенным верхом и картонной обложкой, вероятно, куплены в тюремном магазине, где блокноты на пружинах не продаются, потому что проволоку можно превратить в оружие. Страницы исписаны стихами и прозой вперемешку с забавными рисунками и скетчами, но большая часть заполнена дневниковыми записями. Судя по всему, Кэтлин методично и скрупулезно вела дневник, и мне бросается в глаза отсутствие записей за последние дни. Пролистывая блокнот за блокнотом, убеждаюсь, что она последовательно вела подробные ежедневные записи, начиная с того времени три года назад, когда ее вернули в женскую тюрьму штата Джорджия за непредумышленное убийство. Но никаких записей после 3 июня, когда она исписала последний листок — с обеих сторон, четким почерком:
3 июня, пятница
Дождь, словно плетью, хлещет мир, который я потеряла, а вчера ночью, когда ветер ударил по стальной решетке на моем окне, звук был прямо как вой согнутой пилы. Нестройный, потом визгливый, как у натянутых стальных проводов. Как какое-нибудь металлическое чудовище. Как предостережение. Я лежала тут, слушала громкие металлические стоны и думала: «Что-то надвигается».
Я почувствовала это в пищеблоке за ужином пару часов назад. Не могу описать, что это было. Ничего осязаемого вроде взгляда или замечания, просто какое-то ощущение. Но могу сказать точно: что-то затевается.