Ключи и калитки
Шрифт:
— Вот и добре, — кивнул полусотник с облегчённым вздохом. Он уж было нацелился выйти из-за камня к своим людям, но тут из-за занавеси, отделявшей Медовый зал от «кабинета» покойного Мирослава, вывернулся Радим. Увидев стоящего в двух шагах от него полусотника, мальчишка широко улыбнулся.
— Сделали, господине, — радостно проговорил он.
— Сколько? — прищурился Стоян, замерев на полушаге.
— Двое. На твоём подворье уже, — отозвался тот с энтузиазмом.
— Молодцы, недоросли. Ай, молодцы, — расплылся в совсем недоброй улыбке полусотник и, потрепав Радима по и без того растрёпанной макушке, исчез за камнем. Паренёк же довольно потёр ладони и… вновь скрылся за занавесью. Получилось, значит. Что ж, тогда, может статься, нам и приведение к клятве «гостящих» в остроге окрестных
Пока я крутил в голове эти мысли, довольный как слон Стоян Смеянович закончил своё представление, судилище завершилось, а гомонящий народ потянулся прочь из Медового зала. И первыми, понятное дело, были бородачи, подхваченные своими облегчённо выдохнувшими родственниками, искренне радующимися тому, как обернулось дело. Ну а что? Имеют право. В конце концов, кормильцы их живы-здоровы, не казнены ни властью, ни поконом. Более того, прощены, а значит, и нависшая над их семьями угроза лишения стрелецкой защиты болтунов миновала. Как ни крути, легко отделались. Ну, вира, да… кубышки им растрясти придётся, и основательно. Но то всё же деньги, а не жизнь. Их и заново скопить можно.
— Любим со сборным отрядом отправился в Усолье к Миряну. Будут готовить острог к обороне от находников, — бурчал Рудый, на ходу рассказывая Стояну о принятых в его отсутствие решениях. — Советовались мы с полусотниками, решили, что Поклест в случае надобности сможет свой острог сам оборонить.
— Как это «сам»? — неприятно удивился Хлябя. — Вы что же, без помощи решили его оставить?!
— Как можно, Стоян Смеянович? — возмутился Буривой. — Мы о такой подлости и думать не думали. Поклест Бранович сам предложил сначала сбить лагерь тех находников, что на Усолье нацелились. Для того и Любима к Серому сговорились отправить. Почитай, два десятка воев Усатый в Усольский острог повёл, чтоб вместе с Миряном Звановичем и его большой полусотней самов побить. А уж оттуда скорым ходом они всем отрядом отправятся к Верть-Бийску на подмогу Чёрному. Острог-то у него крепче наших, и с наскоку его находники взять никак не смогут. А там и наши стрельцы подоспеют, ударят всей силой, от самов только клочки полетят!
— Ясно, — хмуро кивнул полусотник, явно недовольный тем, что такие важные дела прошли мимо него.
— Это, Стоян… — неожиданно тихо обратился к командиру Рудый. Так тихо, что я, идущий следом за ними в каких-то трёх шагах, едва расслышал бубнёж десятника. — А как так с тобой вышло-то, а?
— Да вот так, Буривой, вот так, — развёл руками полусотник. — Не было на мне никакой вины, кроме нарушения покона перед гостем. А он мне сей проступок простил, поскольку видел, что покон я нарушил не со зла, а лишь по наущению набольших наших людей. Тебя да Любима, да гостей наших, Миряна с Поклестом.
— Так, это… — нахмурился Рудый. — Мы ж тоже не со зла! Убийство это, а… Коли бы твой гость решил сбежать? Нам тогда в смерти Мирослава и вовсе было бы никак не разобраться!
— С чего бы это? — фыркнул Стоян. — Ежели мои гости были бы виновны в смерти Мирослава, их самих ныне к похоронам готовили. Или думаешь, кара покона их не коснулась бы?
— Но… погоди-погоди! — Буривой насупился ещё больше. — Чтоб простить, Ерофей должен был бы сам перед тобой предстать…
— Так и было, — усмехнулся полусотник. — Неонила уже было готовить меня к отходу начала, когда купцов сын к нам в дом вошёл. А там и получаса не минуло, как я перед ним за действия свои неправедные покаялся. Он меня и простил. По покону.
— А как же он в острог-то пробрался? — прогудел Буривой.
— Думаю, так же, как на конёк крыши моего терема давеча, — пожал плечами Стоян и, покосившись на идущего рядом десятника, ткнул его локтем в бок. — Помнишь ли?
— Помню, — скрипнул зубами обычно невозмутимый десятник и погрозил кому-то кулаком, — Вот уже я этих бездельников на стенах высеку! Попомнят мне, как службу нести надобно!
— Не грозись, Буривой, — хлопнул его по плечу полусотник. — Кабы не их недозор, глядишь, сегодня к ночи ты на моей тризне чару подымал бы да Любима полусотником называл.
— Так-то оно, так, — хмуро кивнул скривившийся от последних слов друга десятник, полыхнув яростью и неприятием так, что меня аж качнуло. Но почти
— Не дело, — согласился Стоян, поворачивая к своему подворью. — Но о том можно и завтра потолковать, а сегодня, уж прости, друже, придётся тебе иным заняться.
— Это чем же? — удивился Буривой.
— Ну, коли тризна отменяется, это ж не повод бочонок мёда взаперти держать, верно? — хитро ухмыльнулся полусотник. — Идём. Неонила, поди, уже и на стол накрыла. Повечеряем…
— За здравие твоё, — поддержал его Рудый с довольной улыбкой. Редкой гостьей на его лице, судя по всему. Тряхнул головой, словно избавляясь от дурных мыслей, и хлопнул друга по плечу. — Айда, брате! Прав ты, есть повод сегодня усы в меду помочить.
А на подворье нас уже встречала челядь и домочадцы полусотника, склонившиеся перед хозяином, едва тот шагнул на двор. А следом за ними появилась на высоком крыльце и нарядная Неонила. Без корца, на этот раз, но то и неудивительно. Всё же не из дальней поездки муж вернулся, а с инспекции по острогу. Здесь же, у крыльца, сжав форменные шапки-мурмолки в кулаках, склонились в глубоких поклонах и «младшие» десятники с их ближниками, заранее приглашённые полусотником на праздничный пир по поводу собственного исцеления. Там же, рядом с ними, оказалась и пара человек из личного десятка Стояна, в которых я, опять-таки, без особого удивления узнал Никшу-Жука и Вавилу-Врана. И ведь, что интересно, не одни стрельцы явились, а с дамами! А вот Буривой оказался без своих старших, на что, правда, он и вовсе не обратил никакого внимания. Особенно, когда рядом с ним оказалась дородная такая тётка в богатом наряде и высоком убрусе, из-за которого она выглядела едва ли не выше своего медведеподобного мужа.
К компании гостей Стояна я присоединился, когда те уже устраивались в трапезной. И не один. Ну, не мог же я оставить Свету в лесном шалаше в компании Баюна и веселиться на пиру без неё? Экзотика же! Когда нам ещё удастся побывать на настоящем средневековом застолье, да ещё и таком… аутентичном?!
И я не прогадал. Пир удался на славу. Сидевшие за столом стрельцы с подругами и жёнами какой-то особой чопорностью не отличались и друг перед другом не чинились, так что застолье как началось с веселым гомоном, так и покатилось. Сменялись блюда и наполнялись кубки, гремела незатейливая музыка, организованная тут же домочадцами полусотника под руководством Ряжена… звучали здравицы и весёлый смех. А там и до танцев дошло дело. Первыми на свободный пятачок перед длинным столом потянулись молодые стрельцы с подругами, а за ними, переглянувшись с жёнами, решили тряхнуть стариной и старшие товарищи. И тряхнули, устроили такие половецкие пляски, что пол задрожал и стёкла в окнах задребезжали! Мы со Светой смотрели на это представление, порой забывая об угощениях. И это заметил Стоян Смеянович. Отдуваясь и утирая с покрасневшего лица пот, он рухнул на свой стул и, выхлебав в один присест целый кубок мёда, подмигнул, заметив моё удивление.
— Что, не ожидал такого, купец? — усмехнулся он.
— Не ожидал, — честно признался я. — Не думал, что на пирах такое бывает. Виделось, что всё будет чинно-мирно… и до одури скучно.
— Так, мы, чай, не бояре, — развёл он руками. — Это они на пирах сидят копнами да бороды задирают, мол, с золота едят-пьют да в соболях потеют, пока вместо них скоморохи по полу катаются. А у нас, вишь, скоморохов да плясунов сыскать не легче, чем мальвазию. Вот и веселимся сами, как привыкли. Вместо пирогов с соловьиными языками кулебяка в четыре угла, вместо мальвазии мёд, а пляски да музыка… ну так, нам, воям, жирок растрясти куда уместнее, чем пращурами похваляться да за бороды друг друга таскать, тумаками доказывая, чей род старше да именитее. Тем более, что и нет за нами тех именитых. Сами, всё сами, Ерофей. Саблей вострой да волей государевой. Так. глядишь, когда-то уже наши потомки будут всяким выскочкам посохами объяснять, что по праву первых в сих местах боярские шапки вздели. О, слышь-ка, Ерофей! А пойдём на свежий воздух, проветримся да побеседуем. А то, вижу, Неонила моя о чём-то важном с твоей невестой потолковать хочет… Не будем им мешать.