Ключи от бесконечности
Шрифт:
— Но вы же рассчитываете манипулировать мной в будущем, использовать в своих целях, — я исподлобья посмотрела на Сергея Ивановича. — Значит, найти сможете без особых проблем. К чему это все?
— Я не знаю, пригодишься ли ты мне и если да, то зачем, — ответил Иваныч. — И найду ли я тебя. Просто предположил, что такой вариант возможен.
Да уж, его трудно назвать человеком. Скорее вычислительная машина, по ошибке родившаяся в человеческом теле.
Я вздохнула, не зная, что думать и как действовать дальше. Оказавшись в Европе, я могла бы попробовать связаться с мамой, но на месте своих преследователей
Я вспомнила Буську, как перед отлетом в Киев она постоянно норовила проскользнуть в мою сумку, а я пообещала ей, что вернусь, и снова заплакала.
Извини, Буська, мое рыжее чудо, надеюсь, Наташа заберет тебя к себе. Она вроде как всегда хотела кошку.
Сердце в груди сжалось, в голове гудело, словно некто долбил череп перфоратором, а дыхание перехватило. Пальцы начали делать движения, будто бы в них находился мячик.
— Ничего, привыкнешь, — безразлично произнес Иваныч. Наверное, я не первая, кого он вот так отправляет в ссылку. Этот же снайпер, ведущий машину, Макс или как его. Возможно, когда-то он был на моем месте. А потом Сергей Иванович забрал у него жизнь и завербовал в свою группу сопротивления пришельцам из космоса. Я посмотрела на него — он не выглядел потерянным, жалеющим о чем-то. Наверное, он уже успел позабыть, что такое нормальная жизнь, окончательно превратившись в еще одну марионетку Иваныча.
Да будь ты проклят, Сергей Иванович, вместе со своими манианами, тарпакианцами, орлами, звукокодами и сопротивлением.
За окном показались высотные дома — мы въезжали в Борисполь. Вот сейчас аэропорт, и все. После этого — полная неизвестность…
Всегда хотела покататься по Европе, но не таким же образом.
Иваныч положил руку на мое плечо:
— Просто улетай, — сказал он, стараясь говорить мягче, но то ли у него это не получалось, то ли мое сознание не могло воспринять его тон как доброжелательный. — Сегодня мы нанесли ощутимый удар по манианам, теперь они знают, что у них есть серьезный враг. Они будут еще осторожнее, но это в итоге и сведет их в могилу.
— Почему бы просто не рассказать о них по телевидению? Не поведать информацию тем же тарпакианам и орлам? — пробурчала я.
— Да потому что мы не знаем, чего ждать от маниан и зачем им или, как ты говоришь, их хозяевам, нужна Земля, — ответил Сергей Иванович. — А может, человек вообще не в состоянии понять их логику. На рожон лезть нельзя. Кто его знает, что они предпримут после этого? Возможно, сотрут человечество с лица планеты или сделают своими рабами-марионетками. Пока мы не понимаем целей и мотивов, все, что остается, — тихая партизанская борьба, которую они недооценят и этим сделают ошибку.
Наш автомобиль остановился, и я увидела впереди здание аэропорта. Таксисты, ожидающие своих клиентов, подъезжающие и отъезжающие маршрутки, женщина с двумя детьми, один из которых плакал — наверное, боялся лететь, мужчина, эмоционально прощающийся со своими провожатыми.
Эх…
Возможно, пройдет время, может, год, может, два, и я смогу вернуться обратно в Москву, но чувствую, что вряд ли.
— Послушай, — развернулся ко мне Макс. — Если хочешь, могу наведаться
Иваныч посмотрел на Макса, на миг призадумался, а потом повернулся ко мне:
— Да, мы это можем.
Они могли и гораздо больше. Скажем, заставить мою мать поверить, что меня никогда не существовало или что я погибла лет так десять назад, но на такое, конечно же, никто не пойдет, так как придется обрабатывать еще и всех моих и маминых знакомых, соседей, изменять документы. Обработать каждого — начиная от моей учительницы в младших классах и заканчивая бывшим шефом Вадимом Михайловичем, изъять кучу разных фотографий. Одним словом, на такое даже организация шла только в крайних случаях, а сопротивленцы не пойдут тем более.
— Хорошо, — согласилась я. — Сделайте так, чтоб она это все легче перенесла.
Сергей Иванович кивнул:
— Пистолет оставить не забудь.
Вынула из кармана оружие. На миг мне захотелось выстрелить в Иваныча, может, не убить, но сделать ему больно. Я секунду подержала оружие в руке, представляя, как могла бы сейчас отомстить сидящему напротив человеку за свою испорченную жизнь, на миг затаила дыхание и, переборов свои порывы, все-таки положила его рядом с собой на сиденье. Он кивнул, словно благодаря за несовершённый поступок, взял пистолет и передал его Максу.
Может, и зря не выстрелила, но уже не важно.
— И вытрись, — Иваныч вынул из внутреннего кармана пиджака небольшой платочек, протянул его мне.
Я протерла от слез глаза, щеки, хотя была уверена, что через пять минут снова расплачусь. Вздохнула.
— Включи маскировочный код, — сказал Иваныч. — Макс проведет тебя к терминалу.
Я кивнула, потянулась к сумке, нашла там телефон, включила программу и увидела, как на лице Макса проскользнула усмешка. Наверное, для него я выглядела смешно. Может, как старуха лет восьмидесяти или как стодвадцатикилограммовая толстуха, а может, как какой-то плешивый мужичок. Можно, конечно, посмотреть на фотографию в паспорте, но мне было не до этого.
Никаких долгих прощаний с Иванычем не было. Не тот он человек, не та ситуация. Я просто вышла из машины и вместе с Максом пошла в направлении терминала аэропорта.
— А ты как попал под его контроль? — спросила я.
Макс вздохнул:
— Почти так же, как и ты. Задание в Румынии, на котором меня подстрелили, Иваныч объявил меня мертвым, а я тем временем сделал пластическую операцию и три года отсиживался в Бразилии, — он помолчал. — У меня в той жизни остались жена и ребенок. Насколько я знаю, она успела во второй раз выйти замуж, да и пусть ей будет счастье.
— И не хочется вернуться назад?
— Мир прекрасно живет и без меня, — ответил Макс. — Ничего не изменилось, не пошло в другое русло. Когда человек исчезает — следа не остается. Это то же самое, что зачерпнуть ведро воды из реки — ямы не останется, река сразу же закроет прогалину, и никто даже не заметит, что воды стало меньше. В чем-то это даже забавно — наблюдать, как жизнь продолжает идти, но уже без тебя.
Я инстинктивно поморщилась. Все это было неприятно. Человек — ничто, и когда он исчезает, ничего не меняется. Почему-то никогда не думала над этим, но это было правдой.