Ключи от бесконечности

Альшанская Снежана

Спокойно! Просто какой-то хмырь, может, он на всех так смотрит.

Я зашла в уборную, немного подправила макияж.

Ненавижу свой взгляд. Ненавижу. Взгляд, который постоянно анализирует, даже в самых невинных вещах видит какую-то опасность. Опасается наткнуться за углом если не на Иваныча, то на кого-то из его приспешников. Надеюсь, со временем пройдет, как только я приехала сюда — видела врага в каждом встречном и месяца два боялась выходить из дому.

Проходит. Пройдет. Главное — отвлекаться на что-то другое и не сидеть без дела.

Томаш

ждал меня на улице. Как только я вышла, он взял меня за руку, и мы медленно пошли в направлении площади.

Вечерняя Прага и дневная Прага, как мне казалось, два совершенно разных города. Первый активизирует, стимулирует к действию, второй же действует успокаивающе. Стоит только взглянуть на вот эти старинные дома, в окнах которых зажигается желтоватый свет, как сразу чувствуешь себя дворянкой из прошлого, прогуливающейся по улочкам и аллейкам в компании какого-нибудь графа. И даже поток машин не в состоянии прервать это ощущение.

А вот и бигборд Наташи Перуниной. А ведь у неё и взгляд поменялся. Теперь скорее у меня взгляд, как у овцы, окруженной волками, а у неё все это сменилось уверенностью в себе. Молодец писательница, и спасибо ей за то, что приютила мое рыжее чудо.

— Так смотришь на неё, — окинул меня взглядом Томаш.

— Кошка красивая, — ответила я. — Люблю рыжих кошек.

— Кошки — это круто, — ответил он. — Была у меня, правда, серая. Самое преданное существо на свете, что бы там ни говорили любители собак.

— И что с ней стало?

— Умерла, — Томаш грустно вздохнул. — От старости. Пятнадцать лет радовала и… Хотел котёнка завести, да вот не хочется мне другого кота. Мою кошку никто не заменит. Ладно, давай не будем о грустном.

Я кивнула, вспомнив последний взгляд Буськи, но сразу же отогнала от себя эту мысль, чтоб не расплакаться.

— Посидим? — он указал на деревянную лавочку на обочине улицы.

— Пожалуй.

Да нет, не может быть!

Как только я села на лавочку, краем глаза заметила тот же черный «БМВ», который стоял возле кафе. Он был припаркован возле дома напротив. Конечно, такой автомобиль — не редкость, покатавшись несколько часов по улицам Праги, можно насчитать пару десятков подобных машин, но меня не покидало чувство, что «БМВ» тот самый.

— Ты как-то побелела, — посмотрел на меня Томаш.

— Наверное, вино плохо сказалось, обычно я пью алкоголь раз-два в год, — отовралась я, не спуская глаз с подозрительного автомобиля и чувствуя, как по моему телу проходит волна озноба.

— Тебя проводить домой? Или, может, в больницу? — Томаш сочувственно посмотрел на меня, а я все вглядывалась в машину и чувствовала, как немеет мой язык.

Подобное ощущение бывало у меня раньше, к тому же не раз, но сейчас я чувствовала реальную опасность. Что же делать? Нельзя подставлять Томаша, если кто-то начал охоту за мной, нужно сделать так, чтоб в этом никто не пострадал.

— Пожалуй, я сама доберусь, — приподнялась с лавочки, посмотрела на него. — Можем созвониться завтра и послезавтра, сходить в музей…

— Ну

уж нет, — прервал меня он. — Я не могу тебя отпустить, если тебе плохо.

— Не надо, пожалуйста, — медленно произнесла я, смотря на Томаша. Он на секунду отвел взгляд вниз, словно рассматривал что-то на асфальте, и снова повернулся ко мне.

— Ну и за кого ты меня принимаешь, если думаешь, что я брошу тебя в беде?

Он не спрашивал, он настаивал.

— Ты где живешь? — поинтересовался Томаш.

— В четырнадцатом, — ответила я. — На Ванкова. Но не думаю, что тебе следует со мной ехать. Серьезно, не стоит.

Вот и как ему объяснить, что, если вдруг это действительно слежка, он ничем не поможет, а мне в этом случае лучшим вариантом будет как можно быстрее добраться до дома, собрать вещи и отправиться на вокзал или в аэропорт? Черт!

Подъехал небольшой трамвайчик, как раз куда надо. Ладно. Может, я все-таки ошибаюсь. Может, действительно никакой слежки нет. Доеду, там осмотрюсь — если тихо, значит, ошибка.

— Садимся, — я натянуто улыбнулась Томашу.

Что в Праге, да и, наверное, в любой европейской стране, заслуживало уважения — это общественный транспорт. Здешний трамвай — это не ржавый и прогнивший сарай на рельсах из позапрошлого века, которому уже давно место в музее или на свалке, а вполне себе комфортное средство передвижения с мягкими сиденьями, телевизором в салоне и прочими атрибутами цивилизации, которые у нас, в России, воспринимаются как нечто из области роскоши.

Я уселась на мягкое сиденье, на котором вполне можно отдохнуть, возвращаясь домой после рабочего дня, закрыла глаза. Почувствовала, как Томаш садится рядом. То ли мне опять что-то мерещилось, то ли он изрядно нервничал. Из-за меня? Что же. Есть и такие люди, которые чувствуют чужую боль как свою, за что им честь и хвала.

Через окно посмотрела на черный «БМВ», который, кажется, не сдвинулся с места. Может, я действительно себя накручиваю?

— Почему ты так дрожишь? Тебе холодно? — поинтересовался Томаш, и только теперь я заметила, что действительно дрожу, но не от холода, а от страха.

— Не знаю, — ответила ему, и он обнял рукой меня за плечи. Наверное, в другой обстановке мне это показалось бы приятным, но сейчас все мысли были заняты другим. Я постоянно выглядывала в окно, лихорадочно всматривалась в лица едущих в трамвае людей.

Кажется, тот мужчина на меня покосился. Крупный, высокий, похож на какого-нибудь профессионального спортсмена. Такой догонит в считанные секунды и отправит в нокаут одним ударом.

Черт! Черт! Черт!

От души немного отлегло, когда на одной из остановок этот мужчина вышел. Больше в трамвае никого подозрительного не было — две девушки лет по восемнадцать, седой старик, молодая мать с ноющим ребенком на руках и мы с Томашем — вот и все. Показалось, наверное, все-таки, показалось. Надо же, какая я дура, прервала в кои-то веки удачное свидание из-за собственной паранойи. Увидела две одинаковых машины, черт их дери!