Ключи от царства
Шрифт:
— Правильно. А кого еще вы могли ожидать? Короля Вильгельма Оранского? Ну ладно, вы как раз подоспели к ужину. Тем лучше для вас, — откинувшись на спинку стула, он крикнул: — Мисс Кэфферти! Вы что, собираетесь всю ночь копаться?
Потом он обратился к Фрэнсису:
— Садитесь и не смотрите, как потерянный. Я надеюсь, вы играете в криббидж [21] ? Люблю сыграть партию вечерком.
Фрэнсис придвинул стул к столу. Вскоре мисс Кэфферти поспешно внесла большое закрытое блюдо с копчеными селедками и вареные яйца. Пока отец Кезер клал себе в тарелку пару селедок и два яйца, она поставила прибор для Фрэнсиса. Тогда отец Кезер передал ему блюдо и сказал с полным ртом:
21
Криббидж (англ.) —
— Валяйте, кладите себе. И не скупитесь, вам придется много работать, так что лучше ешьте побольше.
Сам он ел быстро. Его жующие челюсти и ловкие руки, покрытые черными волосами, как войлоком, ни минуты не оставались без движения. Отец Кезер был плотным мужчиной, с круглой, коротко остриженной головой. Сжатые губы, плоский нос с широкими ноздрями, из которых росли два темных запачканных табаком клочка волос, создавали впечатление силы и властности. Каждое его движение было образцом бессознательного самоутверждения. Разрезая пополам яйцо и засовывая одну половинку в рот, он маленькими глазками наблюдал за Фрэнсисом и составлял о нем свое мнение, подобно тому, как мясник оценивает качества молодого бычка.
— Вы выглядите не очень-то сильным. Верно, не потянете и одиннадцати стоунов, а? И до чего только вы, помощники священников, дойдете? Мой последний был совсем слабосильный, еле на ногах держался. Ему надо было бы зваться Фли, а не Ли [22] , уж больно он был никчемный. Это все эти иностранные штучки вас портят. В мое время… те парни, с которыми я учился в Мейнуте, были настоящими мужчинами.
— Ну, я думаю, вы увидите, что я здоров и телом и духом, — улыбнулся Фрэнсис.
22
Игра слов фли (flea) — блоха, Ли (lee) — защита (англ.)
— Мы это скоро увидим, — проворчал отец Кезер. — Когда кончите ужинать, идите исповедовать. Я приду позже. Впрочем, сегодня будет мало народа… вон как льет. Сделаем скидку на погоду. Они ленивы до мозга костей, мои прелестные прихожане!
Наверху, в своей комнате с тонкими стенками, солидно обставленной неуклюжей кроватью и громадным гардеробом времен королевы Виктории, Фрэнсис вымыл руки и умылся у крашеного умывальника. Затем он поспешил вниз, в церковь.
Отец Кезер произвел на него неприятное впечатление, но он говорил себе, что надо быть справедливым: первые суждения слишком часто бывают ошибочными. Он долго сидел в холодной исповедальне, на которой все еще висела табличка с именем его предшественника, отца Ли, слушая, как дождь барабанит по жестяной крыше. Наконец, он вышел оттуда и стал бродить по пустой церкви. Она являла собой печальное зрелище — пуста, как сарай, и не очень чиста. По-видимому, кто-то сделал неудачную попытку покрасить неф темно-зеленой краской под мрамор. У статуи св. Иосифа отломилась рука, и ее кое-как приделали. Картины, изображавшие крестный путь, были жалкой мазней. На алтаре, в вазах из тусклой латуни, стояли безвкусные бумажные цветы, оскорблявшие глаз. Но все эти недостатки только увеличивали его желание улучшить жизнь своих прихожан. Фрэнсис опустился перед дарохранительницей на колени и стал исступленно молиться — он отдавал свою жизнь Богу.
Фрэнсис привык к культурной атмосфере Сан-Моралеса, служившего перепутьем для ученых и проповедников, которые ехали из Лондона в Рим или Мадрид, людей высокообразованных и прекрасно воспитанных.
Прошло несколько дней, и с каждым днем ему становилось все труднее. Отец Кезер не был человеком легким, по натуре он был раздражителен и склонен к угрюмости, я годы, трудный жизненный путь и неумение завоевать любовь своей паствы сделали его характер еще тяжелее.
Когда-то у него был прекрасный приход на морском курорте в Истклиффе. Но отец Кезер был столь неуживчив, что влиятельные люди города обратились к епископу с просьбой перевести его в другое место. Этот случай, сначала страшно его разобидевший, со временем стал изображаться
Одна лишь мисс Кэфферти, его кухарка и экономка в одном лице, не покинула его. Она была с ним все эти годы. Она его понимала, потому что оба были одного поля ягодой, переносила его брань и отвечала ему тем же. В общем, они уважали друг друга. Когда Кезер ежегодно уезжал в шестинедельный отпуск в Хэрроугейт, то ее он тоже отпускал домой.
В домашнем быту он был беззастенчив и невоспитан: он громко хлопал дверью ванной и звук выпускаемых им газов сотрясал дощатые стены дома. Вера его непроизвольно свелась к голой форме — он не понимал ее внутреннего смысла, не признавал никаких «тонкостей», никакой широты взглядов. Его глубочайшим убеждением было: делай так или будешь проклят. Отправляемые им обряды стали всего лишь некими актами, которые он совершал с помощью слов, воды, масла и соли. Без этого, провозглашал отец Кезер, паству ожидал жаркий, зияющий своей пастью ад. Кезер был чрезвычайно нетерпим и громко заявлял о своем презрении ко всем другим вероисповеданиям, что не способствовало ему в приобретении друзей. Даже его отношения с собственными прихожанами не были мирными. Приход был очень беден, на церкви лежал крупный долг, и, несмотря на строжайшую экономию, ему часто бывало отчаянно трудно сводить концы с концами. У него были вполне законные основания обращаться за помощью к своей пастве, однако его природная вспыльчивость в сочетании с полным отсутствием такта настраивала людей против него. В своих проповедях, твердо стоя на расставленных ногах и агрессивно выпятив подбородок, он бичевал своих немногочисленных слушателей за их небрежение к церкви.
— Как, по-вашему, я должен платить аренду, налоги и страховку? И еще ремонтировать церковную крышу, чтобы она не свалилась вам на головы? Вы же не мне даете эти деньги, а Всемогущему Богу. Так вот, слушайте, что я вам скажу, слушайте все, и мужчины и женщины, — я хочу видеть на этой тарелке серебро, а не ваши жалкие медяки. Вы, мужчины, почти все обеспечены работой, благодаря великодушию сэра Джорджа Реншо. Никаких ваших отговорок я не признаю! А что касается женщин, им подобало бы тратить побольше денег на церковь и поменьше на свои тряпки.
Отгремев, он сам брал тарелку для сбора пожертвований и обвиняющим взором пронзал каждого прихожанина, потрясая ею перед их носами.
Его требования привели к острой вражде между ним и его прихожанами. Чем больше он бранил их, тем меньше они ему давали. Тогда он придумал новый план — стал раздавать им маленькие темно- желтые конверты и, когда они оставались пустыми, он, обходя церковь после службы, собирал мелкие монеты и в ярости бормотал: «Вот как они обращаются со Всемогущим Богом!»
Однако на этом мрачном финансовом небе иногда светило и солнце. Сэр Джордж Реншо, владелец шахт в Шейлсли и еще пятнадцати шахт в графстве был не только очень богатым человеком и ревностным католиком, но и неисправимым филантропом. Хотя его поместье, Реншо Холл, находилось в семидесяти милях, на другом конце графства, все же церковь Спасителя попала в его филантропический список. Каждое Рождество, с завидной регулярностью, приходский священник получал чек на сто гиней.
— Гиней, учтите! Не каких-то там жалких фунтов! Вот это джентльмен! — захлебывался от восторга отец Кезер.
Он видел сэра Джорджа всего два раза на каких-то общественных собраниях в Тайнкасле много лет тому назад, но говорил о нем с уважением и благоговейным страхом. И втайне чрезвычайно боялся: а вдруг этот магнат по какой-то причине — конечно, не по его вине — прекратит свои пожертвования.
К концу первого месяца жизни в Шейлсли постоянное общение с отцом Кезером начало сказываться и на Фрэнсисе. Он был все время в напряжении. Не удивительно, что молодой отец Ли заболел нервным расстройством. Духовная жизнь Фрэнсиса омрачилась, его представления о ценностях спутались. Он ловил себя на том, что смотрит на отца Кезера со все возрастающей враждебностью. Тогда он спохватывался и, подавив внутренний стон, отчаянно боролся с собой, стараясь добиться от себя послушания и смирения.