Ключи от рая
Шрифт:
— У меня это просто не укладывается в голове. Если это так, то разве он не мог задать ей вопрос дома на кухне? — спросил я. Я подумал, что она была совершенно права: каждый сходит с ума по-своему.
— Гарри, можешь сделать для меня еще одну вещь: можешь передать Ларри, что мистер Блэк, я имею в виду твоего папу, не узнает эти стулья, даже если будет пристально их рассматривать, — скажи ему, чтобы он перестал нервничать.
— Трудно внушить взрослому, чтобы он перестал нервничать, — сказал я. — Я очень долго пробовал убедить папу не нервничать, но он не перестает и считает, что это наглость с моей стороны — говорить об этом.
— Хорошо, возьми нарезанную петрушку и посыпь эти
Вэз и Джордж вошли в кухню.
— Они все ненормальные, — возмутился Вэз.
— Но она, наверное, знает об этом. Прекрати есть эту петрушку, — сказал я.
— Может быть, они из приюта? — задумчиво проговорил Джордж.
— Что мы тогда тут делаем, и твой папа тоже? — захотел узнать Вэз.
Ответа на этот вопрос не было.
Пирог с курицей вполне удался, все его оценили и сказали, что соус великолепен, а Барбара сказала, что в нем нет ничего особенного. Я-то знал, что в дело пошли баночки с грибным супом, полбутылки вина и сдобное тесто, потому что помогал ей убирать мусор. Но я не сказал ничего. Папа ходил среди гостей, подливая им вина, а потом спросил, не будут ли дамы возражать, если они с Ларри снимут пиджаки. Ларри перестал нервничать и принялся ухаживать за одной из дам с Кипра. Тетя Дороти расслабилась и рассказывала каждому, что современные песни не идут ни в какое сравнение со старыми. Когда мы мыли тарелки из-под пирога, Джордж, который всегда говорит дельные вещи, сказал Барбаре, что все было прекрасно и что она может гордиться собой.
Она взяла его за воротник, и в какой-то ужасный момент он решил, что она хочет его поцеловать, поэтому он крикнул ей, что цветочные клумбы находятся в отвратительном состоянии за несколько дополнительных евро, мы очистим их от сорняков. Она согласилась, и мы договорились.
Вэз сказал, что все эти люди, безусловно, явились из какого-то медицинского заведения, в том числе Барбара, а мой папа так классно присматривает за ними в течение дня. Но я видел, как папа сидел за столом в рубашке с засученными рукавами, распевая «Англичане и собаки очень любят жить во мраке…», и что-то заставляло меня сомневаться в том, что все это — длительный акт милосердия.
Потом ненормальные женщины начали исполнять греческие танцы, а тетя Дороти со своими друзьями принялась хором петь старые песни, а мы вскапывали клумбы садовыми лопатками и тяпками, которыми нас снабдила Барбара. Все это было довольно тяжело, если честно.
Но мы хорошо поели и допили все остатки белого вина в бутылках после того, как все перешли к красному, и мы неплохо заработали за день. Папа совсем не нервничал, а эта женщина, которую он на самом деле называл Бар, а не Барбара, была очень приятной. Она была, конечно, выпившей, как и все, но очень симпатичной. Я увидел, что она взяла папу за руку, когда он запел следующую песню — «Мисс Яблочный пирог», — и все запели хором.
Я сказал Вэзу, что мама никогда бы этому не поверила.
— Ей это неинтересно, — ответил Вэз.
Мне это показалось странным, потому что она всегда интересовалась, что папа, или «этот урод Алан», как она его называла, говорит или делает.
— Не сейчас, когда ей надо отвечать на заданный вопрос, — объяснил Джордж. И мне пришла в голову потрясающая мысль. Она могла прийти потому, что мы допили остатки белого вина. Или оттого, что помыли и оставили кухню в чистоте и пропололи клумбы. Но я думаю, что и остальным может прийти в голову, что Бар — папина зазноба.
И я абсолютно ничего не имею против.
Глава 7. ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
1. Доктор
Я знаю каждого нашего жителя, что вполне логично. Если им тридцать пять или около того, я быстро их отпускаю, а если у них другой возраст, я прослушиваю грудную клетку, их кашель, лечу их хвори, зашиваю порванные уши и вынимаю стекло из изрезанных коленей.
Дун — это небольшое местечко в двадцати милях от Россмора, расположенное вдоль узкой ухабистой дороги. У нас нет необходимости часто посещать крупный город. У нас здесь есть все, что нужно. И в этом маленьком спокойном провинциальном поселке я знаю всех мужчин, женщин и детей.
Я закрывал глаза их матерей и отцов, бабушек и дедушек, я приносил им новости, хорошие и плохие, я находил для них слова, которых не могли найти другие. Господи, да они все мне обязаны. Вот почему я был так разочарован и чувствовал себя обманутым, когда они все кинулись к этому новому молодому доктору — Джимми Уайту.
Зеленый мальчишка, который прозвал меня доктором Дермотом, как только увидел меня. Каждый здесь зовет меня так, но чтобы это говорил он — извините. Да, ему, носящемуся то здесь, то там с озабоченным видом, гораздо проще угодить всем. Конечно, он отвечает на вызовы в любое время суток, и, конечно, у него есть мобильный телефон, и вы можете найти его где угодно. В довершение ко всему он посылает людей через полстраны на ультразвуковое исследование, анализы крови для разных целей и рентген. Наши жители — простые люди, они верят в это как в волшебство.
Даже больница в Россморе недостаточно хороша для доктора Джимми Уайта. Да, недостаточно хороша, он посылает больных к специалистам ни больше ни меньше как в клиники Дублина. И это вместо того, чтобы положиться на многолетний опыт кого-то, кто знает их вдоль и поперек в течение нескольких поколений.
Например, такого, как я.
Я не показал виду, что я расстроен и все такое. Ничего подобного. Я всегда спокойно разговаривал с доктором Джимми Уайтом. Я бы сказал, что это подающий надежды молодой человек, который пока заглядывает в свои книги по медицине. С возрастом он станет полагаться на свой опыт, а набравшись опыта, научится не замечать вещи, в которых не уверен.
Люди считают, что он мне нравится и я восхищаюсь им, в то время как на самом деле я сомневаюсь в его квалификации. Мне не нравится, что он постоянно сверяется с книгами, меняет свое мнение, посылает кровь на анализ, а людей на обследования.
У нас есть один чересчур словоохотливый американец по имени Честер Ковач, живущий в отеле, поскольку у него куча денег. Его деда звали О’Нейл, он уехал отсюда давным-давно, и его забыли. Теперь, конечно, все заговорили об О’Нейле. Я несколько раз говорил мистеру Честеру, что молодой доктор отчасти знает свое ремесло, но иногда невозможно смотреть, какие он делает ошибки в лечении людей нашего прихода. Честер сказал, что новый доктор должен, конечно, быть образованным медиком, на что я заметил, что есть образование, а есть опыт. Честер закивал, похоже, он ухватил мою мысль.
Потом он сообщил мне, что собирается купить в Дуне землю под строительство. Он спрашивал моего совета, какие сферы обслуживания следует развивать в нашем городке. В чем у нас нужда, чего не хватает… Его лицо имело очень сосредоточенное выражение. Меня это раздражало. Вся эта сентиментальная чепуха здесь неуместна. Было бы интересно посмотреть, удастся ли ему сделать что-нибудь в таком местечке, как наше. Пока есть только многословный и сбивчивый разговор о необходимости строительства для социальных нужд. Ну то есть так, как это обычно бывает. К тому же он сожалел о прошлом, говорил, что, если бы его дедушка имел здесь собственный дом, ему не пришлось бы эмигрировать.