Клювы
Шрифт:
– Синдром навязчивых состояний, – сказал Корней.
– Вот-вот. В прошлом году он уехал на заработки, и первое, что я сделала, – разбросала по комнатам вещи, скомкала его драгоценные гардины, высыпала на пол землю из цветочного горшка. Он бы лопнул от ярости.
– Прости за вопрос… – Корней был озадачен. – Но ты такая эффектная, сексуальная девушка. Зачем ты это терпела?
– Спасибо за комплимент. Что ж…
– Не отвечай, если не хочешь.
– Хочу. – Она отхлебнула пива. – Как я и говорила, мне было двадцать – безмозглая девчонка. Ваню я знала с детства. Он жил по соседству. Такой тихий замкнутый мальчик. В четырнадцатом
Нет, у нас были нормальные дни. Но все, что я вижу, оборачиваясь, – как я драю чертов пол, а он стоит надо мной, катает в пальцах свинцовые шарики, и они так ужасно дребезжат…
На террасе благоухали розы, но Корней словно унюхал аромат стирального порошка, узрел себя, десятилетнего, трущего белье о ребристую доску. За спиной маячит отчим, он пахнет одеколоном и перегаром.
– Старайся, пацан. Старайся, чтобы я видел.
«Милая, – подумал Корней, – мы с тобой похожи».
– А потом, – продолжала Оксана, – он уехал в Польшу. На год, и это был потрясающий год. Будто с моей шеи сняли ярмо. Я гуляла, читала, общалась с новыми людьми. Записалась на десяток курсов. И поняла, что не смогу жить, как раньше. И еще поняла, что совсем его не люблю.
– Как он принял твое решение?
– Плохо. Скандалил, угрожал. Он ведь купил обручальное кольцо на заработанные деньги. Но мой запас жалости иссяк. И вот я здесь.
Корней поднял бокал:
– За «здесь».
– Ура.
Они чокнулись. Оксана сказала, прищурившись:
– Я рада, что в тот день надела каблуки.
Парня на кладбище самоубийц звали Иржи. Он был фотографом. Иржи страдал от болезни, описанной невропатологами Вестфалем и Желино: нарколепсии. В школе его прозвали Спящей Красавицей. За день парень неудержимо засыпал около тридцати раз. Прогуливаясь по парку, обедая, занимаясь спортом – он вдруг цепенел. Раздражителем становился любой монотонный звук: бой часов, шорох листвы, урчание мотора. Из-за нарколепсии Иржи не водил автомобиль, не плавал, не катался на велосипеде. У него не было подружки; девушки улепетывали со свидания, на котором их ухажер вырубался с непрожеванным мороженым во рту.
Настоящая напасть.
На улице Иржи очухивался быстро – врезавшись в столб или пешехода. Но, заснув дома, он дрых часами и частенько опаздывал в офис. Пришлось уволиться и работать на себя, фотографировать для сайтов и журналов.
Его мучили гипнагогические кошмары. В момент засыпания (обычного, «горизонтального», как он это называл) Иржи видел старуху с огромными ржавыми ножницами, она щелкала лезвиями, подбираясь все ближе, и хохотала.
Проснувшись, он несколько секунд не мог ни шевелиться, ни разговаривать.
На кладбище Иржи выключился.
Перед приступом он примерялся к могильным плитам сквозь видоискатель, сквозь оконца часовни. Старуха вылезала из подвала, в рубище, с дьявольскими ножницами в клешне.
«Стоп, стоп, стоп…» – подумал Иржи.
Уснул.
И
…Прага цепенела, опоенная темнотой. Здания в стиле модерн, готика, неоренессанс, кубизм, конструктивизм, баухаус и прочее, и прочее стали шкатулками, а внутри ворочались и шептались плененные странным сном люди.
На тесно застроенных площадях, у Староместской башни, где прежде выставляли отсеченные головы преступников, в винных погребах пробуждались тени.
У костела Святого Креста и православной церкви Успения Пресвятой Богородицы рыскали тени.
Тени кишели в катакомбах под тем местом, где раньше возвышался тридцатиметровый Сталин, а теперь тикал красно-черный метроном – «кивадло».
Что-то проступало во мраке. Так под более поздними наслоениями порой проступает романская кладка.
Иржи посетил дачный поселок, перелез через забор, подобрал оброненную сапку и постучал в дверь.
Он улыбался. И крепко спал.
«Черт! – мысленно воскликнула Оксана. – Что я творю?
Ночью, голая, в квартире едва знакомого мужчины. Пусть Корней ей и понравился (очень понравился!), но на первом свидании? За кого он ее примет?
Голова слегка кружилась от выпитого вина.
«К тому же пьяная», – осудила себя Оксана.
Переступила через бортик ванной, встала на холодный чугун. Струи ударили из душевой решетки по плечам, по груди.
Свидание прошло идеально. Ужин на террасе Петршина, обратная дорога через подсвеченный мост Легии и Народный театр. Та Прага, которую она практически не видела, корпя в парикмахерской. С садами, соборами, солдатами Швейками на вывесках господ [2] (она купила томик Гашека перед отъездом, но так и не открыла). Корней – обходительный, проницательный, откровенный.
Ему хотелось довериться. И это немного пугало.
За лето Оксана решила, что ей надо научиться быть одной. Повременить с отношениями.
2
Традиционное название ресторанов в Чехии.
В трамвае эсэмэски бомбардировали телефон. Василиса молила: «Еще пару часов! Я буду твоей должницей до конца жизни».
Придется посидеть на детской площадке, пока подруга резвится с женатиком.
Трамвай высадил у вокзала. Ветерок играл в волосах. Фонари освещали безлюдные скверы. Корней давай вводный урок:
– В русском языке – шесть падежей, а в украинском и чешском – семь. Пятый падеж – это вокатив, падеж звательный. В русском сохранились его отголоски: «отче», «старче». Твое имя склоняется на чешском, так же, как и у нас – «Оксано». А «Корней» заканчивается на «й», и по чешским правилам грамматики «й» считается мягкой шипящей буквой. После нее идет «и», получается «Корнейи».
– Как же сложно.
– Не сложнее, чем иностранцам учить русский.
– Я торможу на местоимениях «мой», «моя», «мое».
– «Мой» будет «муй», а «моя» и «мое» одинаково – «мое»…
Оксана готова была провести с ним пару часов. И не ради Василисы.
– Знакомься: Бабушка Догма.
– Кто?
Он окинул жестом бродяжку, спящую на лавке у поликлиники.
– Я ее так прозвал. Главная достопримечательность улицы.
– Ты всем клички придумываешь?
– Каюсь.