Книга будущих адмиралов
Шрифт:
Нильс Бор, самый авторитетный из всех учёных-физиков, взял на себя тяжелейший труд убедить Рузвельта и Черчилля в необходимости открыть атомный секрет Сталину.
Рузвельт согласился с доводами и прогнозами Бора, но сказал, что без одобрения Черчилля сделать это не имеет права. Дважды Бор летал через океан к Черчиллю; первый раз английский премьер говорил с ним полчаса, во второй – просто не принял учёного. Бор знал, что Черчилль должен встретиться с Рузвельтом в США. Накануне встречи он послал Рузвельту письмо, в котором предлагал разные варианты информирования советских учёных об атомных работах, брался сам отправиться в Советский Союз для переговоров с нашим физиком Петром Капицей.
Рузвельт и Черчилль встретились. Обсудили предложение Бора. Итоги обсуждения видны из двух документов. В памятной записке говорилось:
«Предложение проинформировать мир относительно проекта Тьюб Эллойз с целью заключить соглашение об интернациональном контроле… не принято. Весь вопрос следует и впредь рассматривать как предельно секретный… Следует провести расследование деятельности профессора Бора и предпринять шаги, гарантирующие уверенность, что он не несёт ответственности за утечку информации – в особенности к русским».
Записка Черчилля своему помощнику ещё определённее:
«Президент и я весьма озабочены поведением профессора Бора. Как случилось, что он привлечён к делу? Он ярый сторонник гласности… Мне кажется, Бора следовало бы заключить в тюрьму или, в любом случае, предупредить, что он находится на грани преступления, караемого смертной казнью».
Интересное совпадение. Рузвельт за открытие второго фронта. Рузвельт за посвящение Советского Союза в атомный секрет. Но всё решает Черчилль. Мнение Англии, младшего партнёра, довлеет над мнением США. Почему так? По очень простой причине: Соединённые Штаты Америки, Рузвельт думают одинаково с Англией, Черчиллем и лишь говорят дипломатичнее.
Первый раз мы назвали Англию младшим партнёром Америки. Да, второстепенное положение Англии стало очевидным в начале войны, особенно явственным при изготовлении «большой дубинки». Хотя и английские учёные работали над А-бомбой, она была американской собственностью. Главенство в капиталистическом мире перешло к США. Черчилль тоже держал своими руками «большую дубинку», но за самый кончик.
Теперь вот, когда вторая мировая война ушла в историю, мы можем оценить мудрость Нильса Бора. В наше время уже несколько стран имеют ядерное оружие и многие могут его производить. Ядерных боеприпасов накоплено столько, что можно несколько раз уничтожить всё живое на Земле, а непрестанная, неустанная борьба нашей Коммунистической партии и нашего правительства за запрещение этого оружия пока ещё не кончилась победой. Отмечая мудрость Бора, мы должны отметить его политическую наивность: насколько он был проницателен в познании физических законов, настолько был беспомощен в оценке законов капиталистического общества.
Вернись, дорогой читатель, во времена сражений английского флота с флотом голландцев, во времена адмиралов Рупперта и Рейтера. Проследи многовековое стремление Англии к мировому господству. Владычицей морей она была. Теперь, обладая атомной бомбой, Англия (пусть вместе с США, ничего не поделаешь!) могла стать владычицей суши. Политики Англии и США (и учёные тоже) считали, что Советский Союз свою атомную бомбу сделает не раньше 1965 года. Двадцать лет было у капиталистов США и Англии, как казалось им, для наведения своего порядка на земном шаре. Не удалось уничтожить Советское государство при его рождении, не удаётся уничтожить с помощью Гитлера – не беда, будет атомная бомба! А Нильс Бор хотел помешать этому. Конечно же, в глазах Черчилля желания Бора были преступлением, «караемым смертной казнью».
Советский Союз не дал капиталистам двадцати лет. В 1949 году атомная бомба была сделана и у нас.
ТРЕТИЙ ШТУРМ СЕВАСТОПОЛЯ
Была весна 1942 года. Фашисты готовились к новому мощному наступлению на советско-германском фронте. Враг надеялся – пусть с опозданием на год – выиграть войну.
Защитники Севастополя с зимы совершенствовали свою оборону. Они построили новые доты и дзоты, углубили траншеи, так что можно было ходить в них в полный рост, зарыли в землю линии связи, чтобы не повреждало во время обстрела, в местах вероятных атак поставили мины и фугасы. Каждый старался оборудовать свою позицию понадёжнее, придумывались всякие хитрости и приспособления во вред врагу. Так появились камнемёты – в яму клали взрывчатку, на неё брёвна, на брёвна камни, яма маскировалась; в нужный момент по проводам посылался ток, камнемёт с грохотом разбрасывал брёвна и камни, ошеломляя атакующих немцев.
Отдельная Приморская армия теперь насчитывала 107 тысяч бойцов. Правда, по-прежнему было мало танков – 38 и самолётов – 53, но артиллерии стояло достаточно, и севастопольцы были уверены, что не отдадут врагу город.
Была даже надежда на недалёкое освобождение Севастополя от блокады и на изгнание фашистов из Крыма – за Перекоп. Наши войска, как ты помнишь, ещё в декабре 1941 года высадились на Керченском полуострове. Теперь они, многочисленные и хорошо вооружённые – три армии, – вели наступление.
Мы с тобой можем нарисовать себе картину, как отходящие с Керченского полуострова немцы попадают под удар севастопольцев с тыла и если не оказываются в кольце, то поспешно оставляют Крым. Однако ничего похожего не получилось. Там, на Керченском, произошли, пожалуй, самые горькие за всю войну события. Немного коснёмся их. Они имели непосредственную связь с дальнейшей судьбой Севастополя.
Наступление на Керченском полуострове явно не удавалось. В этом ничего катастрофического не было. Три армии Крымского фронта могли бы, исчерпав наступательные возможности, зарыться в землю, создать несколько рубежей обороны (вспомни одесские рубежи), оборудовать узлы противотанковой обороны на вероятных направлениях танковых атак, расставить, как полагается в обороне, артиллерию и стоять до лучших времён, постоянно угрожая Манштейну ударом, если бы немцы перебросили основные силы для нового штурма к Севастополю. Но этого не было сделано. Наши дивизии стояли поперёк полуострова в одну линию.
В таком размещении войск был бы какой-то резон, если бы они вот-вот переходили в наступление. Но наступления, как мы знаем, не получалось. Немцы, сдержав три попытки прорвать их оборону, сами готовились к контрудару. Чуть ли не за три недели наша разведка узнала его точную дату. Однако командование Крымского фронта и после донесения разведки, и после прямого указания Генштаба и Ставки не провело оборонительных мероприятий. Почему? Потому что вопреки логике вещей всё ещё намеревалось наступать.
Конечно же, Манштейн, опытный генерал, увидел вопиющую оплошность нашего командования. Утром 8 мая немецкие танки и авиация нанесли удар вдоль побережья Феодосийского залива, прорвали там фронт. В брешь ринулись войска противника, угрожая выйти в тыл нашему правому флангу. В тылу, как уже говорилось, у нас не было ни резервов, ни укреплённых пунктов.
Почти две недели шли на полуострове ожесточённые бои. Но исход их был уже предопределён раньше Керченский полуостров нам пришлось оставить. Это событие не могло не повлиять на положение осаждённого Севастополя.