Книга бытия

Снегов Сергей Александрович

— Ты изобретатель?

— Только стараюсь. Не всегда получается. Мне помогает папа. Сергей Станиславович тоже дает хорошие советы.

— Пойдем, — решил я. — Посмотрим твои изобретения.

Генка жил на краю Молдаванки. Там уже не было улиц — только хаотично разбросанные домики. Генкин сад был небольшим, но ухоженным, с ягодниками и фруктовыми деревьями. Посреди высился старый и ветвистый грецкий орех. Потом я узнал, что орехи на нем никогда не вызревали — им не хватало времени: Генка и его друзья (я в том числе) пожирали их зелеными. Генин отец не препятствовал

этому разору, только ухмылялся и просил быть осторожней: один из местных ребятишек уже сорвался с ореха. Впрочем, в первое посещение до расправы с древесным старцем не дошло. Сад уже отцветал: весна в тот год была, видимо, ранняя. Гена показал мне стоящее под деревом странное сооружение, похожее на игрушку.

— Опылитель, — пояснил он. — Славно поработал, но попортился. Буду чинить.

— Откуда ты его взял?

— Сам смастерил. Из всякого ненужного барахла — на свалках его много. Кое-что купил на Конном базаре.

Внутрь конструкции был вмонтирован маленький моторчик (длинный шнур соединял его с комнатной розеткой), к которому крепился вентилятор. Воздух гнал пыльцу с одного цветущего дерева на другое. Классическое перекрестное опыление!

— Это отлично умеют делать и пчелы — ты просто повторяешь их работу.

Генка нахмурился.

— Не повторяю, а улучшаю! В природе низкий коэффициент полезного действия. Мой аппарат заменяет целый рой пчел. — Он на минуту задумался и вздохнул. — Правда, у опылителя есть серьезный недостаток: нужны электричество и шнур. Ничего, скоро я сконструирую моторчик, работающий от солнца. Тогда все станет просто.

— А когда это будет?

— Не знаю. Не могу достать детали. И постоянно отвлекаюсь на другие изобретения.

— Какие?

— Разные. Главное — вечный двигатель.

Он сказал это спокойно и уверенно. Сергей Станиславович нам не раз объяснял, что работать вечно невозможно — законы физики не позволяют. Но Генка снисходительно улыбался.

— Я хочу тебе сказать, Гена…

— Знаю, что скажешь! Конечно, вечный двигатель неосуществим. Но в каком смысле? В том, что нельзя творить энергию из ничего. А если преобразовать одну ее форму в другую? Прибор, основанный на этом принципе, условно говоря, будет работать вечно — если, конечно, исключить поломки. Таких двигателей сконструировано уже множество.

— Например?

— Да хотя бы ветряк! Он будет работать, пока дует ветер. И пока конструкция не обветшает. Или приливной движок. Есть приливы (а они постоянны, как небо и земля) — есть энергия. Чем не условно вечные двигатели?

— Но в Черном море приливы небольшие, а ветряные мельницы знали еще наши предки…

— Ветряных мельниц не конструирую. У меня другая задумка. Труба. Обыкновенная фабричная труба — идеальный вечный двигатель! Она будет работать, пока у земли есть атмосфера.

— Не понял…

Внизу, у земли, воздух плотней, объяснил Гена. Значит, давление больше. Одна атмосфера — против атмосферных долей на вершинах гор, разве не так? На сотне метров, на высоте хорошей фабричной трубы, это уже заметно. Воздух всегда стремится из зоны высокого давления в зону низкого — это каждый моряк знает: барометр падает — жди бури. На вольном воздухе перепад непостоянен, поэтому ураганы приходят и уходят. А в закрытом объеме трубы внизу давит сильно, на вершине меньше — и так всегда. Поэтому в каждой трубе день и ночь, без передыху, бушует постоянная буря — и сила ее задана только высотой. Посмотри, как труба выбрасывает заводские дымы — сразу поймешь! А если дымов нет, она засасывает нижний воздух — автоматически и безостановочно.

— Я как-то залез в трубу бывшего сахарного завода, и с меня сорвало фуражку, — вспомнил я.

— Вот видишь! А та сахарная труба вся в дырах, я ее хорошо знаю, в ней перепад давлений меньше. Я хотел проверить там свою конструкцию — не получилось.

— Ты еще не рассказал, что это за конструкция.

— Поставлю в трубе вентилятор и динамомашину. Воздух — вентилятор — машина — электричество. И все без перерыва, без помощи человека, чистая автоматика — чем не вечный двигатель? Я подсчитал, что на хорошей трубе получу до сотни киловатт, а на сверхвысокой — и того больше.

— Сам подсчитал? — спросил я. Вычисление электрических мощностей казалось мне задачей почти невозможной — для моего ума, во всяком случае.

— Косвенно… По аналогии. На некоторых заводах стоят не трубы, а механические эксгаустеры. В общем, воздуходувки с обратным действием, дымососы. На каждом клеймо — где произведено, какая мощность. Я предположил, что естественная труба дает ту же мощность, что равноценный ей эксгаустер.

Генка еще не закончил свои объяснения, а я уже был убежден. Не знаю, что он намеревался открыть во мне, но я обнаружил в нем настоящего изобретателя. И удивился, что никто в школе этого не знает. Завтра же расскажу обо всем друзьям. Герой техники, второй Сименс или наш Шухов — на меньшее не согласен!

А он продолжал говорить — картина вырисовывалась грандиозная. Высоченные трубы — на улицах, на площадях, на перекрестках дорог. Днем электроэнергия течет на заводы, ночью освещает улицы и квартиры. Больше не нужно ужасных угольных электростанций, шахты закрывают — за полной ненадобностью.

Уж не знаю, как выглядит реальный рай, но многотрубный Генкин пейзаж весьма смахивал на сад Эдема…

Я ушел поздно. Сознание мое путалось. Высокие пирамидальные тополя казались грядущими энергетическими башнями.

На другой день я кинулся к Фиме. Услышав мои восторги, он презрительно скривился.

— Наговорил тебе этот чудик семь верст до небес — и все лесом. Я Генку знаю вот уже три года. Чтобы он стал великим инженером — никогда!

Я разозлился.

— Не кажется ли тебе, что лакей никогда не видит великого человека?

Фима был невозмутим.

— Не кажется. Никогда не служил в лакеях — потому не представляю, как у них со зрением. А Генку вижу насквозь и дальше.

Совсем иначе восприняла мой рассказ Фира (я, как обычно, провожал ее домой). Она долго молчала, недоверчиво поглядывая на меня своими говорящими глазами, потом недовольно сказала: