Книга царя Давида
Шрифт:
Верни мне мою жену Мелхолу, за которую я заплатил сто краеобрезаний филистимских; отец же твой, царь Саул, отдал ее…
(Примечательно, что уже в это время Давид считает себя достаточно сильным, чтобы приказывать своему царствующему зятю Иевосфею. Тот же и впрямь — знал он об этом или нет — находился в отчаянном положении: доходов никаких, верность колен Израилевых сомнительна, собственный дворец полон лазутчиков, главный военачальник ведет тайные переговоры с Давидом; короче, ему противостоял решительный противник, которому, судя по всему, благоволил сам Господь.)
ДЕЛА АВЕНИРА, СЫНА НИРА
Звезде Иуды, восходящей к зениту небесному, избраннику Божьему, царю Давиду, сыну Иессея — от Баана и Рихава, сыновей Реммона. Да исполнит Господь все ваши замыслы.
Иевосфей послал своих слуг за Мелхолой, чтобы забрать ее от мужа Фалтия. Авенир же обратился тайно к старейшинам Израиля, а также к вениамитянам: «Вы уже давно желали, чтобы Давид был царем над вами, теперь сделайте это: ибо Господь сказал Давиду: „Рукою раба Моего Давида Я спасу народ Мой, Израиля, от руки филистимлян и от руки всех врагов его"“…
(Здесь текст таблички обрывается. Другие таблички с тем же почерком содержат отрывки из иных донесений Баана и Рихава, сыновей Реммона.)
…Авенир пришел к царю Иевосфею и сказал: плохи наши дела, воины наши голодают и разбойничают по окрестностям, либо разбегаются по домам к своим семьям. Надо заключить мир и союз с Давидом, который царствует в Хевроне, чтобы собрать силы и опять воевать против него. Я поскачу к нему с двадцатью всадниками и трубою, которая протрубит трижды…
…и уговорю Давида…
…Иевосфей позвал нас в свой дворец, где он восседает на троне меж двух деревянных херувимов, покрашенных желтой краской, потому что у него совсем нету золота. Иевосфей сказал нам: «Знаю, вы и ваши люди верно служили дому отца моего Саула и вы сделаете то, что угодно Господу. Авенир поскачет в Хеврон с двадцатью всадниками и с моей сестрой Мелхолой, которую я забрал от Фалтия; там он должен заключить с Давидом мир и союз, чтобы потом мы смогли опять воевать против него. Но пусть Бог то и то со мною сделает, если Авенир не задумал предать меня сыну Иессея, ибо была у нас ссора, мы поругались из-за Рицпы, наложницы моего отца, и Авенир грозил мне, что поставит на престол Давида над Израилем и над Иудою, от Дана до Вирсавии; он думает, я позабыл о ссоре, однако я помню каждое слово, ибо не глупее Авенира. Поэтому я велю вам, Баана и Рихав: скачите со своими отрядами следом, нападите на Авенира, поразите под пятое ребро, принесите мне его голову, а за это я сделаю вас военачальниками и откажу вам десятину от колена Ефремова; мою же сестру Мелхолу приведите ко мне в целости и сохранности…
(В архиве Сераии нашелся еще один черепок, представляющий определенный интерес. Судя по содержанию и почерку, это было еще одно донесение от Баана и Рихава.)
..что касается распоряжения царской казне отписать нам для последующего получения триста пятьдесят голов скота каждому, а именно по девяносто коров, десять быков, сто двадцать пять овец и сто двадцать пять коз, либо их стоимость серебром, то на такие условия мы согласны; сердца наши обливаются кровью от известия, что сын Иессеев находится в стесненных обстоятельствах, а потому не может вознаградить нас за оказанные услуги полной мерой.
Оценка — не мое дело. Я лишь отбираю факты и привожу их в некоторый порядок, ведь я — только скромный служитель в доме знания: моя задача — по мере сил восстановить события, понять их ход. Но у слова своя жизнь, которая противится усекновению, насилию, обузданию; слово — двусмысленно, оно скрывает истину и обнажает ее одновременно, поэтому за каждой строкой притаилась опасность.
Господи Боже мой, почему изо всех Твоих чад именно я избран для того, чтобы вернуть мертвого царя из его могилы? Чем больше я узнаю про него, тем больше сливаюсь с ним; он словно нарост, опухоль на теле моем; хочу выжечь его и не могу.
Иоав наверняка знал, что произошло, когда Авенир приехал к Давиду. Но Иоав больше ничего мне не скажет, да я и сам опасаюсь навещать его без разрешения Ваней, который относится ко мне с подозрением.
Значит, остается только принцесса Мелхола, ведь она прибыла из Маханаима в Хеврон вместе с Авениром. Ей ли не помнить тогдашних событий? Однако Мелхола меня к себе не зовет, а я — кто я такой, чтобы требовать приема у царской дочери, которая дважды была женой царя?
В конце концов я послал к Аменхотепу человека с пожеланиями долгих лет жизни и благополучия, а также с просьбой уделить мне немного своего драгоценного времени. Аменхотеп ответил, что послезавтра в полдень мог бы отобедать со мной в харчевне, которую царское ведомство по делам харчевен и гостиниц открыло для сынов Израиля, подвизающихся на художественном поприще, то есть певцов, сказителей, гусляров, трубачей, храмостроителей, мозаичников, а также для составителей ученых трактатов о том, как следует петь, рассказывать легенды, играть на гуслях и трубах, строить храмы и складывать мозаики.
К назначенному сроку я пришел в эту харчевню, меня провели во вполне просторную залу, набитую, однако, людьми, толпящимися вокруг вертела, на котором весьма неопрятный повар жарил довольно-таки старого барана; того, кто смог урвать кусок мяса, оттесняли те, кому пока ничего не досталось; раздавалась брань, слышались вопли. Среди давки я заметил Иорайю, Иаакана и Мешулама, сказителей предания о великой победе Давида над Голиафом. Каждый из них размахивал здоровенной костью с ошметками мяса и без разбора лупил ею по голове любого, кто подворачивался под руку; увидев меня, они бросились ко мне с криком: — Господин, подтверди этим обжорам, что нас, как знатоков своего ремесла, приглашали в комиссию по составлению Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе и т. д., стало быть, у нас есть полное право вкусить от сего дара Божьего, который жарится на вертеле; кое-кто из присутствующих хоть и учен, но низок в поступках, завистлив, а потому отказывается признавать нас, потому и достались нам лишь эти мослы, вчерашние объедки.
Я подтвердил, что Иорайю, Иаакана и Мешулама приглашали в царскую комиссию, где они рассказывали предания о великой победе Давида над Голиафом, причем их тексты совпали дословно; пророк Нафан назвал это чудом.
Иорайя, Иаакан и Мешулам вновь завопили:
— Вот именно! Слыхали, искусники с тонкими голосами и изысканными манерами, не желающие уступить простым сказителям народных преданий ни кусочка от дара Божьего? Слыхали, что мы совершили чудо? Погодите, настанет срок, Господь прогонит вас от котлов мясных, а царские денежки потекут в наши кошельки, ибо вам с вашими выкрутасами, цветистостью и изысками не понять, что от вас требуется, вам никогда не расположить к себе таких вельмож, как пророк Нафан.
Толпа почтительно расступилась и пропустила Иорайю, Иаакана и Мешулама к вертелу, где они отодрали себе от курдюка по куску сала, а от филейной части по куску мяса, после чего вернулись назад, примостились у моих ног и принялись жадно чавкать. В это время два охранника гаркнули с порога:
— Расступись, подонки! А ну, подхалимы, льстецы и лизоблюды, дай пройти могущественному и благородному господину Аменхотепу, главному царскому евнуху, под присмотром которого находятся жены и наложницы царя, а также вдовы отца нашего царя!