Книга чудес
Шрифт:
Филемон и Бавкида упали на колени, чтобы поблагодарить путника, но когда они подняли головы, ни его, ни Ртути уже не было.
Итак, старики поселились в мраморном дворце, где очень весело и счастливо проводили время, стараясь делать добро всякому, кто проходил мимо. Глиняный кувшин сохранил свое чудесное свойство и был полон всякий раз, как это оказывалось нужным. Если из него пил честный, добрый и великодушный человек, он неизменно находил молоко очень вкусным и сытным, если же кувшин попадал в руки злого и бессердечного скупца, последний с вытянутым лицом заявлял, что молоко скисло.
Филемон и Бавкида жили в своем дворце очень долго, пока совсем не состарились. Наконец, в одно летнее утро они не вышли, как обычно, с ласковой улыбкой к гостям, чтобы позвать их к завтраку. Гости тщетно искали их по закоулкам обширного дворца, пока не увидели у входа два больших дерева, которых никто не замечал раньше, хотя их корни глубоко ушли в землю, а пышная листва осеняла фасад здания. Одно из деревьев было дубом, второе – липой. Их ветви переплелись так, что казалось, будто деревья обнимают друг друга и одно покоится у другого на груди.
Пока гости недоумевали, каким образом эти деревья могли сделаться такими высокими и раскидистыми в одну ночь, поднялся легкий ветерок, привел ветви в движение, и все отчетливо услышали шепот листьев таинственных деревьев.
– Я старый Филемон! – шептал дуб.
– Я старая Бавкида! – вторила липа.
Ветерок усилился, и оба дерева зашептали одновременно: «Филемон! Бавкида! Бавкида! Филемон!», будто они составляли единое целое и будто сердце у них было одно на двоих. Старая чета возродилась к новой долгой и счастливой жизни. Филемон стал дубом, а Бавкида липой. И какой гостеприимной была их тень! Когда усталый путник приближался к деревьям, он слышал тихий шепот листьев, в котором с немалым удивлением различал ласковое приветствие:
– Добро пожаловать, дорогой странник, добро пожаловать!
Добрые люди, которые знали, чем можно угодить Филемону и Бавкиде, поставили в тени деревьев круглую скамейку. Голодные и усталые путники любили отдохнуть здесь, а заодно вволю напиться молока из чудесного кувшина.
Как бы хотел я, чтобы и у нас был такой кувшин!
Склон холма. Послесловие
Насколько велик был кувшин? – спросил Папоротник.
– Он вмещал в себя почти две бутылки, – отвечал студент, – но, при желании, молоком из него можно было наполнить целую бочку. Оно продолжало бы литься и литься и не высохло бы даже в середине лета, чего нельзя сказать о ручейке, который сбегает по склону холма.
– А что сталось с кувшином потом? – продолжал допытываться мальчик.
– К сожалению, он разбился около двадцати пяти тысяч лет назад, – ответил Юстес. – Правда, его собрали, как умели, так что в нем можно держать молоко, но он утратил свое чудесное свойство и теперь ничем не лучше всякого другого кувшина.
– Какая жалость! – воскликнули дети хором.
На этот раз кроме старого Бена компанию сопровождал молодой щенок ньюфаундленда по кличке
Мишка, названный так за черный цвет шерсти. Бен уже не раз доказывал, что на него можно полностью положиться, а потому Брайт велел ему остаться с четырьмя детьми и охранять их. Щенка Мишку студент решил взять с собой, так как боялся, что, играя с детьми, он может сбить их с ног, и, того гляди, они кубарем скатятся с холма. Велев Маргаритке, Папоротнику, Одуванчику и Резеде смирно сидеть там, где их оставили, студент с Мальвой и старшими детьми стал подниматься по склону и вскоре скрылся за деревьями.
Химера
Обнаженная вершина. Предисловие к «Химере»
Итак Юстес Брайт и его спутники медленно взбирались по крутому склону холма. Еще далеко не все деревья были покрыты листвой, но почки под живительными лучами солнца уже достаточно распустились, чтобы создавать легкую тень.
На каждом шагу попадались то полускрытые под почерневшими прошлогодними листьями мшистые камни, то пни и гнилые стволы деревьев, то поломанные зимними бурями ветви и сучья. Но несмотря на это, весь лес был полон жизни: всюду, куда бы вы ни взглянули, пробивались свежие зеленые побеги, свидетельствующие о близости лета.
Наконец наша компания вышла из леса и очутилась почти на вершине холма, который заканчивался не пиком, не шарообразным возвышением, а довольно широким плато, посреди которого стоял дом, а в некотором отдалении – гумно. Дом принадлежал какому-то одинокому семейству, и зачастую снежные и дождевые облака опускались ниже этого угрюмого, уединенного жилища.
На самой вершине холма среди груды камней был установлен длинный шест, на котором развевался небольшой флаг. Юстес привел детей сюда, чтобы показать им, какое большое пространство можно охватить одним взглядом, и теперь малыши таращили глаза от удовольствия и удивления.
На юге виднелся Моньюмент Маунтен, он казался осевшим и уменьшившимся настолько, что почти ничем не отличался от остальных гор. Зато горная цепь Таконика казалась выше и больше. Маленькое озеро со всеми бухточками и извивами было видно, как на ладони. Кроме него на солнце сверкали голубые глаза еще двух-трех озер. В отдалении тянулись деревни с белыми колокольнями, виднелись фермы и леса, луга, пастбища и пашни. Дети с трудом могли запечатлеть в своем уме все подробности развертывающейся перед ними картины. Они отыскали Тэнглвуд, который до сих пор казался им необычайно значительным местом на земном шаре. Однако он занимал такое крошечное пространство, что, прежде чем найти его, они долго всматривались вдаль.
Белые перистые облака висели в воздухе и кое-где отбрасывали на пейзаж темные тени, которые время от времени шевелились.
Вдали на западе виднелась голубая цепь Катскильских гор. Между их туманными вершинами, по словам Юстеса, была площадка, на которой несколько старых голландцев вечно играли в кегли, а один старый лентяй по имени Рип ван Винкль проспал двадцать лет подряд. Дети с жаром просили Юстеса подробно рассказать им о таком удивительном происшествии, но студент отвечал, что вся эта история была уже им однажды рассказана и притом так хорошо, что вряд ли можно было сделать это лучше. К тому же, пока она не станет такой же старой, как «Голова Горгоны», «Три золотых яблока» и прочие сказки, в ней нельзя изменить ни одного слова.