Книга чудес
Шрифт:
Однако дети безжалостны и не обращают внимания на чужую усталость. Лишь только вам удается улучить свободную минуту, как они уже требуют, чтобы вы посвятили ее рассказыванию сказок!
– Кузен Юстес, – обратилась к юноше Маргаритка, – сказка о голове Горгоны очень интересна. А вы могли бы рассказать нам другую, такую же славную сказку?
– Да, дитя, – сказал Юстес, надвигая шляпу на глаза. – Если захочу, я расскажу вам целую дюжину таких сказок и даже лучше.
– Слышите, Барвинок и Мальва, что он говорит? – воскликнула Маргаритка, прыгая от радости. – Кузен Юстес готов рассказать нам дюжину историй, еще более интересных, чем сказка о голове Горгоны.
– Пока я не
Но, как я уже упоминал ранее, кузен Юстес любил рассказывать не меньше, чем дети – слушать. Он очень радовался гибкости и легкости своей фантазии, которая охотно работала без какого-либо воздействия извне.
Поэтому юношу не пришлось более уговаривать и он принялся рассказывать сказку, которая пришла ему в голову, пока он смотрел на верхушки деревьев и любовался тем, как прикосновение осени превращает зелень листьев в золото. А ведь это превращение, которое не раз наблюдал каждый из нас, ничуть не менее удивительно, чем то, о котором поведал Юстес.
Золотое прикосновение
Однажды много лет назад жил на свете один богатый человек. Он был царем и звали его Мидас. У него была маленькая дочь, о которой никто не слыхал, кроме меня. Ее звали… но я то ли никогда не знал, то ли совершенно забыл ее имя. Будем называть ее Хризантема, так как я очень люблю странные имена у маленьких девочек.
Больше всего на свете царь Мидас любил золото. Он и свою царскую корону ценил главным образом за то, что она была сделана из этого благородного металла. Лишь свою маленькую дочь царь любил так же или почти так же, как золото. Но чем сильнее он ее любил, тем больше жаждал богатства. «Лучшее, что можно сделать для Хризантемы, – думал Мидас, – оставить ей гору золотых сверкающих монет, величайшую из когда-либо собранных со дня сотворения мира». И он всецело посвятил себя этой цели. Если взгляд царя Мидаса случайно падал на золотистые от заката облака, ему невольно хотелось, чтобы облака эти действительно были из золота и их можно было спрятать в сундук. Когда Хризантема бежала к нему навстречу с охапкой лютиков и одуванчиков, он обычно говорил: «Фи, дитя мое! Если бы эти цветы на самом деле были золотыми, тогда, пожалуй, еще стоило их срывать».
До того как Мидас окончательно отдался безумной страсти к собиранию богатства, он очень любил цветы. Он даже разбил великолепный цветник, в котором росли самые крупные и душистые розы, какие когда-либо появлялись на земле. Эти розы и теперь еще цвели в царском саду, такие же крупные, красивые и душистые, как и в то время, когда Мидас часами любовался ими в саду, с наслаждением вдыхая чудный аромат. Но если он бросал взгляд на свой цветник теперь, то лишь для того, чтобы вычислить, во сколько оценили бы этот сад, если бы каждая из его бесчисленных роз была сделана из золота. И хотя раньше Мидас очень любил музыку (несмотря на глупые россказни о его ушах, которые якобы походили на ослиные), теперь единственной музыкой для него сделался звон монет.
Наконец (так как с годами люди всегда делаются глупее, если только не стараются поумнеть), Мидас дошел до того, что не хотел ни смотреть, ни касаться какого-либо предмета, если только он не был из золота. Большую часть дня он обыкновенно проводил в мрачном подземелье, где прятал свое богатство.
В это подземелье, весьма напоминавшее собою темницу, Мидас спускался всякий раз, когда ему хотелось доставить себе особенное удовольствие. Тщательно осмотрев двери, он брал мешок с монетами или золотую чашу величиной с умывальницу, или массивный золотой слиток, или пригоршню золотого песка и выносил их из темных закоулков подземелья на узенькую полоску солнечного света, которая падала из крошечного окошечка сверху. Кажется, и солнечный свет Мидас ценил только потому, что без него сокровища не могли сиять. Затем он принимался пересчитывать монеты в мешке, подбрасывать и ловить золотой слиток, просеивать золотой песок сквозь пальцы, любоваться странным отражением своего лица в сверкающей поверхности чаши. «О, Мидас, богатый царь Мидас, какой ты счастливый человек!» – шептал он в упоении. Было смешно наблюдать за тем, как отражение его лица на полированной чаше передразнивало его улыбку, словно понимая всю странность царского поведения и подшучивая над ним.
Хотя Мидас и называл себя счастливым, он все-таки отнюдь не чувствовал полного удовлетворения. Впрочем, оно могло наступить лишь в том случае, если бы весь мир превратился с одну огромную сокровищницу, до краев наполненную желтым металлом, безраздельно принадлежавшим ему одному.
Теперь я должен напомнить моим маленьким слушателям, что в то время, когда жил царь Мидас, случалось множество событий, которые удивили бы нас, если бы произошли в наше время. В свою очередь и теперь случается многое, чему мы нисколько не удивляемся, но люди прошлого наверняка вытаращили бы глаза от изумления. Наше время, пожалуй, самое удивительное из всех, но я не буду останавливаться на этом и возвращусь к рассказу.
Однажды Мидас по обыкновению любовался своими сокровищами, как вдруг почувствовал чье-то присутствие за спиной. Он быстро поднял голову и в узкой полосе солнечного света увидел незнакомца – высокого румяного юношу, на лице которого сияла улыбка. То ли из-за страсти к золоту, то ли по какой другой причине, но Мидасу показалось, что улыбка юноши излучает золотое сияние. Во всяком случае, сокровища Мидаса засверкали еще сильнее, чем прежде, хотя незнакомец и заслонял солнечный свет. Самые темные закоулки подземелья осветились его улыбкой.
Мидас хорошо помнил, что тщательно запер за собою дверь. Стало быть, ни один человек не мог проникнуть в его сокровищницу, а значит, посетитель не был простым смертным. В те времена, когда мир был еще сравнительно молод, частенько случалось, что существа, одаренные сверхъестественной силой, то ли в шутку, то ли всерьез принимали участие в людских радостях и печалях. Мидас неоднократно встречал их раньше, а потому внезапное появление юноши не особенно удивило его. Кроме того, незнакомец казался таким веселым и доброжелательным, что было бы странно заподозрить его в дурном намерении. Более вероятно, что он пришел оказать Мидасу услугу. А чем иным он мог услужить царю, как не преумножением его сокровищ?
Юноша внимательно оглядел подземелье, и после того как его светлая улыбка отразилась на всех золотых предметах, обратился к Мидасу:
– Ты очень богатый человек, друг Мидас! – заметил он. – Вряд ли на земле найдутся стены, за которыми хранится столько золота, сколько сложено здесь.
– Действительно, у меня его немало… – отвечал Мидас недовольным голосом. – Но если учесть, что я собирал эти сокровища всю свою жизнь, – это ничто, пустяк. Вот если бы люди жили по тысяче лет, тогда, пожалуй, можно было бы сделаться богатым.