1564 год – смерть Микеланджело, рождение Шекспира.
1568 год – Мария Стюарт бежит в Англию. Шекспиру четыре года. Значит, всё детство и отрочество он слышал рассказы о свергнутой королеве.
1587 год – казнь Марии Стюарт. Шекспиру двадцать три года.
С 1585-го по 1604 год длится англо-испанская война, но главным ее событием, фактически определившим победу англичан, становится гибель испанского флота, так называемой Великой армады, разбитой англичанами в 1588-ом году. Королева Елизавета умирает в 1603-ем году. В сущности, она уже выиграла войну. На престол восходит Яков (Джеймс) Первый, сын Марии Стюарт, никогда не общавшийся с матерью и знающий о ней лишь дурное. В качестве потомка короля Генриха Седьмого, он законный преемник Елизаветы…
С 1592-ого по 1599-ый год Шекспир работает над сонетным циклом.
… перс… – Омар Хайям.
… чистейшая девушка… – Эмили Дикинсон.
Поджо Браччолини (1380–1459) – флорентийский писатель и ученый, а также автор небольших шуточных рассказов – фацеций.
Известный трактат «Молот ведьм» Генриха Крамера и Якоба Шпренгера был издан впервые в 1487-ом году.
Писание пятое. Суд над Герцогиней
Я была совсем одна.Это должно было развить чувство безысходности.Надо было совершить, сделать какие-то простые будничныедействия.И пока я буду совершать, делать эти действия,чувство безысходности уйдет,и мне будет казаться, что ничего страшного не случится,не произойдет…Я оделась сама, служанок не было.Всех слуг и служанок не было.Я оделась в суконное коричневое платье с закрытым воротом,сама расчесала волосы,заплела косу и свернула на маковку.Простая заколка для волос лежала на низком комоде…Я знала, что придут за мной.Надеялась, что нет; и понимала, что напрасно.А всё же…Вдруг мой брат Массимилиано не решится на это,не предаст меня…С утра, пока я мылась и одевалась, меня мучила тошнота страхаИ всё вокруг, все мелочи моей обыденной жизни, вдруг обрелистрашную огромную ценность –серьги, которые я не посмела вдеть в уши,носовой платок, маленькие ножницы –возможно, всего этого больше никогда не будет…Меня вели и везли;и мне то и дело казалось,что сейчас вернется моя прежняя, недавняя жизнь;но она не возвращалась…Мои служанкимерзавкиперепуганное быдлоВозможно, им грозили дыбой и плетьмиИ потому они старательно и тупо говорили против меняИх научили говорить…Ну да, мои наряды поражали блеском шелка, атласа, бархатаИз украшений я любила жемчуг, и по моему приказуискали и скупали самые дорогие жемчужиныКонечно, ангелом я не былаНо чтобы мыться кровью деревенских девок – ugh su tutti voi! –тьфу на вас всех!..Конечно, я могла ужасные слова писать,когда на меня находило это безумство писания стиховТакое написать могла, что мой любимый,он был один-единственный средь многих,пугался…Но никого я в жизни своей не убилатолько один раз, и по справедливости приказалаА так, я даже ни разу не дала пощечину неуклюжей служанкеза неуклюжество ее.Конечно, я жила свободно, танцевала, пела,умела остроумную вести беседусвои покои украшала золотой посудой, дорогими тканями,фарфором нежнымИ дорого платила художникам за их картиныи задавала пиршества, где пили дорогие винаи вкушали редкие восточные плодыКонечно, я предавалась любви порою буйно и открытоНо когда дело дошло до обвинения меня в совокуплениис дьяволом-инкубом,потому что у него хуй большойВот когда до этого дошло,я стала смеяться.Я знала, что меня уже не оправдают –надо бы заплакать,но большой хуй дьявола – очень смешно!..И вот что мне обидно,вот что –обидно, что всё, что происходит со мной,всё это всего лишь потому, что подлый Массимилиано,мой брат,решил завладеть всем, что было во владении моем.Он всегда был хитрым, подлымНо когда в живых был мой другой брат, Тиберио,такого не могло случиться.Тиберио был суров со мною,но за его суровостью бывала иногда любовьи справедливостьА Массимилиано мне мирв'oлил,улыбкой хитрой лисьей улыбалсяО если бы чума не унесла Тиберио…А впрочем, оба они меня не любили…И конечно, суд не оправдал меня.Под конец мне стало всё равно, и я не опровергаланикаких обвинений…Меня приговорили к пожизненному заключениюв моем недавно по моему приказу построенномзагородном дворце,который уже не был моим,потому что всё, чем я владела, досталось Массимилиано…Он вёз меня в карете и уверял, что все комнаты и садостанутся в полном моем распоряжении,только выходить за высокую ограду сада нельзя будет…Но едва мы приехали, как меня отвелив страшную маленькую комнату в подвале.Дверь наглухо забили,оставив в самом низу лишь маленькое отверстиенаподобие окошка,оно открывалось и закрывалось снаружи;через него просовывали один раз на днюкружку воды, ломоть хлеба и похлебку в оловянной миске;а я могла высунуть горшок,чтобы вылили мои нечистоты…Я и теперь так живу.Но только подлый бедный несчастный Массимилианомоим богатством недолго питался, как ворон кровью.Тлетворное дыхание чумы вошло в его покои и убило…Сказал мне об этом голос моей невидимой тюремщицы,которая со мной не говорила ни прежде, ни потом…Я знала, что это женщина –звучание шагов было женское,и руки – сильные, но женские;и голос грубый, но женский прозвучал…Меня не освободили после смерти Массимилиано…Моя вина, быть может, и не так уж великаЯ была слишком невоздержанна на языкИ слишком любила наслаждения и радости…Я слишком…Терзает кашель грудьВот скоротечная моя чахотка – смерть матери моейЯ знала, что я так умруЯ долго умираю, на грязном полу засохла мочаЯ узнала, поняла,что есть такое состояние измученного тела,когда молишь Бога о скорой смерти.О Богоматерь, смилуйся, ведь я ни в чем не виновата!Сейчас не смею я произнести слово ParadisoНо знаю я одного человека, он молится за меняи будет молиться, ведь я его люблю.
Примечание
Paradiso – по-итальянски Рай.
Писание шестое. Интерлюдия о сыне
Я в заточении.Иногда вдруг я не то чтобы не могу в это поверить,я просто непонятным образом чувствую,что это странная неправда;что сейчас я откину простыню, встану с этого жесткого тюфяка,брошенного на грязные доскидеревянного пола;и не буду ходить в десять шагов от одной стеныдо другой,а выйду резко в широкую галереюгромким звонким голосом стану звать служанокстану долго и с наслаждением мытьсяв большой ванне на львиных лапахМои волосы причешутя оставлю их распущенными по плечамМеня оденут,застегнут все крючки и пуговицызатянут шнуры корсажаЯ буду пахнуть душистыми эссенциямиЯ нарочно пойду босиком по мозаичным полам анфиладыузких и широких комнат,ощущая пышность юбки…Жизнь полетит по-прежнемуВернется моя свобода!..И тотчас вонь мочи из грязного горшкаИ я сижу, откинув простыню,на жестком тюфяке,обтянув подолом согнутые в коленяхи поднятые к подбородку ногиЛодыжки опухлиМерзавцы не дали мне даже самого простого платья,я в одной сорочке…У меня нет чулокМне не оставили гребня…Волосы посеклисьЯ дергаю прядь, зажимаю в горстибелесые истончившиеся волосы…Я хочу увидеть моего сына!Но ко мне никого не допускают…После его рождения мне казалось, что боли внутри моего теланикогда не пройдут!Но они прошли, исчезли…Он был запеленат в белоеБыло видно, как шевелятся его ручки и ножкив пеленкахполусогнутые, как у всех младенцевЕго глаза увиделись мне совсем чернымии большими округлымииз-под белого чепчика, который был ему немного великЕго глаза смотрели внимательноНад ним склонился белый головной платоккормилицы молодой,складчатый, как у всех кормилици у испанских придворных дам.Полусогнутыми младенческими пальчикамион сильно и сосредоточеннотрогал ее грудь…Он уже тогда был похож на своего отца,на мою непонятную мне самой любовь,которую я непонятно почемуи до сих пор воспринимаю как единственную…А моей старой кормилице я сказала, что убью ее,если с моим сыном что-то случится!..Время показало, что я переоцениваласвою силу…Ведь у меня всегда были верные людиБольшие деньги и угроза жестокого наказания удерживали ихот предательства.Впрочем, оказалось, что денег всегда возможно пообещатьи даже и заплатить больше,а наказанием пригрозить еще более страшным.Но сейчас я не хочу думать об этом…Кормилицей моего сына была здоровая сильная крестьянка,жена арендатора в поместье того самого нотариуса;я звала его шутя моим фамильяром,волшебным помощником.Он же и составил мое завещание.Всё доставалось моему сыну.После моей смерти мой мальчик должен был унаследоватьогромное богатство!..Но если бы мои братья узнали о моем сыне,они бы его убили.Но и мне всё стало бы всё равно,и я бы нашла способ убить их;нет, просто убила бы открыто, у всех на глазах.А того, кто осмелился бы донести им о моем мальчике,я пытала бы д'o смерти своими руками!..Мой мальчик будет богат.Массимилиано ничего не достанется…Несколько раз в году я навещала моего сына.Я не выношу верховой езды и тряских карет;меня всегда несли в закрытых носилках.И завидев остроконечную крышу крестьянского дома,я приказывала нести меня быстрее,раздергивала занавеси носилок…Ему было четыре годаЯ быстро подошла к немуОн сидел на корточках на мягкой деревенской траве,кудрявый, как его отец,и смотрел на меня серьезно, почти сердито;сунув палец в рот.Я подняла его за руки, охватила его щеки ладонямиОн пытался отвернутьсяЯ ощущала, что его щеки тугие крепкие…Отпустила руки от его лица…Крестили его в три года.Было несколько крестных отцов и матерей,как положено для законных детей богатых родителей.Мой фамильяр всё устраивал на мои деньги.Но никто так и не дознался, чей это ребенок.А если кто и догадывался, то знал, что надо молчать,никому не хотелось попасть в беду…Я стояла за колонной и наблюдала за обрядом крещенияСвященник вывел за ручкумальчика в крестильной рубашечке.И вдруг все увидели на белой ткани отчетливый силуэтмаленькой рыси!Я не находила этому рационального объяснения;я была поражена, как и все.А все бывшие в церкви нашли, что это добрый знак!Ведь рысь это символ честности, учтивости,умения хранить тайны,и зоркого духовного зрения!..Когда мальчика переодевали, рысь исчезла…Всё же он не был законным ребенком;но записан был как признанный крестьянином,мужем его кормилицы.Фамилию по моему указанию мой сын получил Buono.Вдруг моим сознанием овладела странная для менянаивность;и я подумала, что с таким прозваниемему легче будет расположить к себе людей…И я же дала указание назвать его Винченцо.Так звали его отца,погибшего загадочно и страшно:одним утром его увидели мертвым,с разбитой головой,у подножья лестницы бедного дома,где он нанимал чердачную каморку,когда приезжал ко мне из Болоньи,где учился.Я могла бы предоставить ему хорошее, даже и богатоежилище.Но несмотря на свою внешнюю хрупкость, он был настоящиммужчиной,и находиться на содержании у женщины ему претило!..Я подозревала моих братьев,но уличить их не было возможности у меня…Святым покровителем моего сына я выбраласвятого Винсента Сарагосского,покровителя виноделия и ораторского искусства…По восьмому году мой мальчик уже что-то знал обо мне.Сам подбегал, смотрел с приязнью, давал мне руку…Мы гуляли на опушке леса близ деревни.Мы молчали, но я была счастлива…Вдруг он спросил, правда ли, что я умею гадать.Я иногда баловалась этой забавой с гостями –кто ему рассказал?..Я взяла его маленькую руку,посмотрела на маленькую ладонь,и сказала ему о его счастливом будущем…Всякий раз, когда я приезжала, он спрашивал,когда я приеду снова…По протекции всё того же нотариуса мой сын поступилв пансион при городской школе,где наставники отметили его способностии прилежание, особенно в изучении латыни.Я навестила его один раз,скрыв лицо под густой вуальюпо совету моей старой кормилицы,чтобы никто не узнал меня…В одной руке я держала плоскую шкатулку с конфетами.Я вошла в рекреационную комнату,скупо убранную,с двумя полукруглыми окнами без занавесей.Мой мальчик смирно сидел за столикомс расставленными шахматными фигурками,положив ладони на свободное место на столешнице.Он смотрел прямо перед собой,на меня даже не посмотрел…Помню, что я это всё сделала,но не помню, почему я это сделала.Я быстро откинула вуаль,свободной рукой смахнула на пол шахматыи поставила шкатулку на стол.Винченцо улыбнулся.Я быстро наклонилась к нему, расцеловала в обе щеки,коротко смеясь…потом в глаза…Он зажмурился и тоже засмеялся…Я села рядом с ним,близко придвинув неудобный жесткий стулс резной спинкой…Мы ели конфеты,похожие на разноцветные полудрагоценные камешки.Потом я сказала, что мне надо идти.Он взглянул на меня быстро и внимательно,и спросил, можно ли угостить конфетамидругих мальчиков.Я энтузиастически повторила: «Да! Да!»…Он шел, не оглядываясь,глядя себе под ноги,и прижимая шкатулку к груди,к вельветовой коричневой курточке…Я опустила вуаль…Как некогда его отец, он стал студентом в Болонье;изучал Римское право.Я уже мечтала увидеть его знаменитым юристом,когда вдруг нотариус получил от него письмо,Винченцо писал, что покидает Болонью,и настоятельно просит не искать его…Спустя небольшое время до меня дошли слухи о театре,где подвизался с большим успехом новый Арлекин –Винченцо Buono…Говорили, что он лучший…Я отправилась в тот самый город…Мой кортеж занял чуть не всю площадь перед театром –запряженные лоснистыми породистыми лошадьмичетыре убранные шелком и бархатом повозки,открытые носилки,слуги в ливреях моих цветов – зеленое и золотое…Затем мне всё же пришлось приказать им отъехатьподальше.Потому что площадь начала заполняться народом.Из разговоров на площади я поняла, что сегодняпредставление короткое и бесплатное,для того, чтобы люди поняли,что стоит платить за спектакли в последующие дни.Неподалеку от здания театра поставлен был помост,куда взбежал, подпрыгнув, стройный красивый юношав нарядном белом камзоле, в белых чулкахна стройных ногах,в башмаках, застегнутых на позолоченные пряжки;он плавно раскидывал руки, хитровато улыбался;и маленький тонкий локон спадал на правый висок…Юный актер победительно говорил, пританцовывая,комический монолог Арлекина,заставляя народ на площади смеяться.Он говорил о хитростях и плутовстве,присаживался на табурет, нарочно поставленный;откидывался назад и сам смеялся,предавался веселому смеху,изящно взмахивая руками…После представления я беседовала с директором театрав его кабинете.Я сказала, что мне понравилось представление,хотя выступил всего один актер.Он говорил, что Винченцо прекрасный трудолюбивый актер,склонный к недовольству собой, что хорошо…В гримерной комнате Винченцо вытирал мягким полотенцемтолько что вымытое лицо…Я ни о чем его не спрашивала,взяла его руки в своии поцеловала в щеку…Он так походил на своего отца,такого кудрявого красивого и остроумного…Выйдя из театра, я упала без чувств.У меня пошла горлом кровь.Бесчувственную, меня перевезлив ближайший монастырь клариссинок.Настоятельница послала за врачом-греком…Когда я наконец очнулась,Винченцо стоял у моей постели.Вошла одна из монахиньсо стаканом лекарственного питья,и почтительно обратилась к нему:– Вы сын госпожи?– Сын, – ответил он коротко и сдержанно.Меня охватило тревожное чувство счастья,несмотря на боль в груди и слабость во всем теле…Настоятельница впоследствии говорила мне,что никогда не видела сына,который так принимал бы страдание матери,как свое страдание…Вскоре я начала поправляться,но беседы мои с моим сыном были порою тяжелы.Однажды он воскликнул запальчиво,что не испытывает ко мне ни сыновней любви,ни дружеских чувств;ничего – кроме непонимания и отвращения.– И я не виноват, я не по своему желанию пришелв вашу жизнь…– Прости меня хотя бы за то, что я тебя люблю, –произнесла я с несвойственным мне смирением.Потом я спросила, чего бы он хотел в своей жизни.Он глянул на меня с мягкой насмешливостьюи какой-то остренькой хитрецой,и ответил:– Вы, госпожа, ничем не можете мне быть полезной,и мне от вас ничего не нужно.– Но я завещала тебе всё мое состояние! –мне было трудно говорить…– Не умирайте! – возразил он. И продолжил:Самое истинное в человеческой жизни – дерьмо,в которое в итоге преобразуется человеческое тело.– А душа? – с трудом невольно проговорила я.– Кто знает… – он не договорил и посмотрел на меня,и повторил: «Не умирайте»…Тогда я выздоровела, а сейчас я в заточении;и я так хочу увидеть моего сына!
Примечание
Buono – по-итальянски – хороший, добрый.
Писание седьмое. Смерть Герцогини
Несколько дней узница ничего не ела.Открыли дверь и увидели, что она умерла.Позвали, как положено двух послушнициз монастыря близ старого кладбища,тело обмыли, одели в самое простое платье.Было постановлено не хоронить ее в родовом склепе,а закопать у ограды этого старого кладбища,без креста и плиты.А ее завещание городской совет счел не имеющим силы…Гроб уже стоял подле выкопанной ямы,когда пришел юноша в черной одеждеи попросил снять ненадолго крышку.Он говорил учтиво,но какая-то странная властность была в его тихом голосе.Могильщики посмотрели на негои исполнили то, о чем он просил.Юноша встал на колени на теплой земле.Была середина лета – июль – ярко светило солнце.Серьезным громким голосом юноша читал заупокойнуюмолитву по-латыни –– Requiem aeternam…Вечный покой даруй ей, Господи,и да сияет ей свет вечный.Да почивает она в мире.Amen.Он наклонился,закрыл ей глаза бережно,поцеловал в щеку;и тихо повторил:– мама… мама…Поднялся и отёр лицо ладонями.Могильщики смотрели на него,потом закрыли гроб и опустили на веревках в яму.Юноша помогал им.Могильщики переговаривались, бросая лопатами землю.Юноша слушал, стоя поодаль.– Она была доброй госпожой, – сказал один. –не скупилась на деньги.Я слыхал, она слугам золотом платила…– Этот говнюк Массимилиано, брат ее, сдох, –отозвался другой могильщик, –а всё ее богатство забрали в казну.– Говорили, будто сын у нее есть, – продолжил первый, –Жаль парня, упустил свою удачу.Они замолчали и посмотрели на юношу.– Не в деньгах счастье, – заметил он,и усмехнулся тривиальности своих слов.Он раздал могильщикам по несколько мелких монет,они попрощались с ним и ушли.А он еще стоял у свежезасыпанной ямы.
(Закончено в середине февраля 2021 года).
Старофранцузская история
Текст 14 века – анонимный.
Вариация-экспромт
Мать, я больше не поюНикогда я не поюНикогда я не пою,Потому что я как лань бегуПотому что ланью оленихой я бегуПотому что старший брат за мной его охота мчитсяНепонятная зачем все время мчитсяИ собаки мчатся лают псыПо лесной тропе охота мчитсяС копьями наперевес охота мчитсяС криками охотников охота мчитсяПочему куда охота мчитсяЯ не дамся молчаНет!Гневом буду я пылать– Быстро скоро эту лань зарежьте, – брат приказывает братРежут грудь мою, сдирают косы золотыеИ нежную кожу сдирают с моего мёртвого телаПлачь, любимый мой,Не похоронить тебе меняЖарится мое тело на огнеРвут руками страшнымиЗапихивают в пасти человеческие своиСклонись над книжным аналоем,любимый мой,пиши обо мненапиши обо мне.Пиши обо мне!
Бирюллийская духовная трапеза,
СОСТОЯЩАЯ ИЗ ШЕСТИ ПЕРЕМЕН, ДЛЯ АНДРЕЯ ГАВРИЛИНА, ДЛЯ МОЕГО ДОБРОГО ТОВАРИЩА ЛАЗАРЯ ВЕНИАМИНОВИЧА ШЕРЕШЕВСКОГО, ДЛЯ МОЕЙ МИЛОЙ ПОДРУГИ МАРИИ ХОДАКОВОЙ
Перемена первая. Охотничья баллада
Восточная Бирюллия – одноокраинное герцогствограничитоно с Дарганией по М'oране-рекеи полноводная Царена омываетродной крутой высокий берегБирюллийцы –простейший горестный народ веселыйменяют шумно ингардийские динарыв обменных лавках на рентиро голубыено все-таки совсем почти не знают, что такое деньгипредпочитая хлеб менять на мылоа спички – на газетыБирюллийцыхранят всегда единство бирюллийцевхранят везде единство бирюллийцевпример давая карибанам пришлыма также лергам, туркам и долапамНа небе чуточку бледнеют звездыс кувшином шоколадница спешитнавстречу загорелому сонетуКругом судьбаНаправо – девушка Гармония играет на тальянкеНалево – в пыльном шлеме голый рыцарь весь верхом на поселянкеГляди!Вон там два егеря заполевали сернуи дружно закрепив на двух шестах дичинувтолкнуть стремятся тушку в дверцы автолайнаАвтобусы, повозки, птицы, конилужайки, дронты, динозавры, облакасмешные сумерки,лукавые дубравына шапках людовецких перышки петушьитолкание, руганье,хохот, бег и воркотняЗдесь правит герцог молодойАндреа ГабриПоднялся замок – давнее гнездосреди долины пирамидных горсредь башен Лимбурга,таких громадных,таких зубовных белых костяныхГерб на воротах – лиственный трилистники горлицы воркуют с каменных карнизов кружевныхСтроитель замка – прежний герцог, рыцарь Гело,известный воздвиженьем городовОн приказал построить стены, мост,прорыть по чертежам своим канали накрепко поставить стройные донжоныв тот самый год, когда он в жены взялмать нынешнего герцогаЕлизаветукрасавицу с печальною косоюдочь мудрой Ксении, владетельницы исовДа, это было там, когда его женою сделалась красавица Елизаветадочь Ксении ПремудройОн велел воздвигнуть эту цитадельв знак добродетели супруги юнойпрославленной под именем Дианы Бирюллийскойза чистоту душии за любовь к охоте на могучих злых зверейНочь уплывает на большой резной ладьеБумаги громоздятся на мозаике столешниц –послание Эдварды,королевыИнгардии и Рьенции богатой,стихи ее наследника Аполлодора,потом какие-то доносы, песни,а также письмаГерцог молодойАндреа Габришвырнул свои очки – нефритовые изумруды,сверкающие дорогой оправой,а вслед за ними – чашки с кофе и кассетына камень звонких мраморных половЗавис вчера компьютер, сдох магический кристалли медный клавесин работать пересталНе описать, как в гневе грозен молодой правительЕго жена – султанша Островов ЗеленыхЕе портрет с огромной черной бородоюпарадной тронной зале служит украшеньемЧернобородая прелестница раскинула власы в парадном платьеМолодой правитель встал, как Зевсова грозаБлистают утренними звездами его глазаЕго жена звенит, как стрекоза
