Книга IV: Алый Завет
Шрифт:
Толстый палец бородача указал на Кавима.
— Думаешь, я не узнал тебя, беглый Эль Муджах? Прошло больше десяти лет с тех пор, как твои портреты висели в каждом городе султаната. Но я бы не занимал своего места, если б не держал в памяти лицо всякого проходимца, которого видел хотя бы раз в жизни. Своих людей я муштрую так же, поэтому заявляться в благословенный султанат было твоей большой ошибкой, убийца.
Ответом чиновнику стал шелест извлекаемых из ножен сабель, но отчего-то он совсем не выглядел испуганным. И объяснение его спокойствия вскоре загрохотало тяжелым топотом в соседней комнате. Подкованные
— Ну что, покрывший себя позором Эль Муджах? — Гадко усмехнулся толстяк. — Все еще желаешь показать мне свою удаль?
Глава 13
Надо признать, прозорливость и отменная память толстого чиновника сумели всех нас удивить. Никто из нашей троицы не мог даже предположить, что Кавима узнают в лицо так далеко от столицы, да еще и спустя столько лет. Но это не значило, что мы не были готовы дать отпор. Верная сталь всегда покоилась на поясе, и чтобы выхватить ее много времени не требовалось.
Едва за толстой глинобитной стеной зазвучали чужие голоса и топот, как Астал без каких-либо понуканий тут же метнулся к двери и подпер ее своим огромным телом. А я встал чуть в стороне, чтобы колоть штыками всякого, кто рискнет сунуть сюда любопытную рожу или шаловливую руку. И, похоже, наши активные действия, вовсе не похожие на метания загнанной в ловушку добычи, немного сбили налет самоуверенности с толстяка.
А тем временем прибывшее подкрепление не стало размениваться на такие мелочи, как переговоры, и сразу же принялись ломиться в комнату, которую мы забаррикадировали. Конечно же, сразу у них ничего не получилось, однако, судя по тому, как затрещало дерево, по ту сторону преграды находились явно не простые смертные, а бойцы из числа Владеющих.
Вторая их попытка оказалась уже более осмысленной. Воины султаната навалились всем скопом, ударяя плечами, и тут даже Астал не смог удержать их. Дверь немного приотворилась, и в образовавшуюся щель тут же пролезла чья-то бородатая харя. Впрочем, можно ли было считать это их успехом, я сказать затрудняюсь. Потому что едва в зоне моей досягаемости оказался первый враг, как я сразу же вонзил штык сая ему в глазное яблоко. Развитая до ступени Магистра Искра дарила мне такую силу, что я не всегда мог ее контролировать. А потому зачарованная сталь вошла в чужую голову слишком легко, протыкая насквозь мозг, череп и обшитый металлическими бляхами шлем. Из глубокой раны на мое оружие пролилась белесая жидкость и теплая кровь с какими-то ошметками, а сам боец отправился в чертоги своего бога раньше, чем даже сумел рассмотреть нас. Он упал под ноги своим товарищам, но его голова неудачно попала прямо в проем, не позволяя нам снова отгородиться от нападения.
Однако не успел я что-либо предпринять, как здоровяк со всей своей лосиной дури вколотил плечо в дверь, для верности помогая себе еще и коленом. Чужой череп хрустнул и сплющился. Он лопнул подобно прохудившемуся бурдюку, и из него на целый метр ударил фонтан комковатой багровой жижи. Нечто подобное можно было увидеть, если сдавить в ладонях сочный переспелый плод… И пусть до конца дверь
Увидав, что один из их товарищей распрощался с жизнью, воины по ту сторону заголосили что-то неразборчивое, но без сомнения угрожающее. Я не мог пока считаться великим знатоком шахирского наречия, но, кажется, они нас обещали стегать кнутами, пока не выпадут внутренности, а затем скормить скорпионам. Однако сразу после этой угрозы все как-то подозрительно затихло.
— А-а-а! Проклятый Эль Муджах, отпусти меня!
Я обернулся и успел увидеть, как Кавим, ухватив чиновника прямо за бороду, уже размахивается саблей, намереваясь его прикончить.
— Стой! — Приказал я, для верности усиливая голос Искрой. — Старик нам еще пригодится!
— Ты собираешься оставить жизнь этому червяку? — Зло сверкнул на меня глазами Магистр, не спеша убирать клинок.
— От мертвеца нам точно не будет никакого проку, — рассудительно заметил я. — А живым он еще может нам сослужить службу. Ведь скоро твои горячие соотечественники вернутся и начнут рубить дверь.
— Я не стану вам помогать, чужаки! — Вклинился в разговор толстяк. Но поскольку голос его заметно дрожал, да и сам он трясся, подобно листу на ветру, я понял, что он нас боится.
Не став тратить время на болтовню, я подскочил к чиновнику и перехватил его бороду у аристократа. Дернув верх с такой силой, что старик вскрикнул от боли и неожиданности, я приставил ему к горлу окровавленный штык.
— Будешь, падаль, — прошипел я на ломанном шахирском. — Будешь! Иначе участь твоя станет совсем уж незавидной.
Глядя в мои глаза снизу вверх, старик задрожал еще сильнее. Мрак и пустота, царившие в глубине моих зрачков, лишил его остатков мужества. Он очень не хотел умирать…
Отозвав Астала, от дверей, я стал дожидаться, когда вернутся нападающие. И они долго ждать себя не заставили. Не успел еще старый чиновник дочитать молитву Нальмунаши, как дощатая дверь слетела с петель, выбитая выкопанным бревном коновязи. Внутрь сразу ворвались полудюжина бородатых воинов, выкрикивая угрозы и грязные оскорбления в наш адрес, но тут же затормозили, оценив диспозицию в комнате.
Вид огромного великана, покачивающего хищным клювом изящного клевца, Кавим в недешевом нагруднике и парой сабель, да местный начальник, поставленный на колени с клинком у горла, немного остудили их пыл. На свой счет я скромно умалчиваю, потому как вряд ли фигура подростка с непонятной штуковиной, даже не особо похожей на оружие, способна напустить на кого-нибудь страху. Но солдаты все равно выглядели готовыми ринуться в схватку, чуя за собой многократный численный перевес.
— Прикажи им всем выйти на улицу, — твердо сказал я, обращаясь к старику.
— Зря стараешься, гяур, — сипло ответил заложник, — это люди кади-баши, и они не подчиняются мне!
— Значит, ты и в самом деле для нас бесполезен. Прощай…
Подняв локоть и уперев острие сая в яремную впадину на шее толстяка, я немного отвел руку назад, будто собирался с размаху проткнуть его. И мой блеф сработал моментально. Бородач заголосил, умудряясь одновременно молить о пощаде меня, и просить прибывших воинов не допустить душегубства.