Книга из человеческой кожи
Шрифт:
Я натянула башмаки и сделала первый шаг. Фернандо оказался настоящим гением! Моя хромота исчезла совершенно! Я пробежала через комнату и вышвырнула костыль во двор. Из кухни вышла Жозефа, вопросительно глядя на меня, но, когда я прочла ей письмо, она щелкнула пальцами от радости. Она побежала за костылем и принесла его мне.
– Теперь вы должны старательно изображать хромоту.
Три дня спустя я вновь оказалась в locutorio,зажав костыль под мышкой. Покачав головой, я вернула башмаки Фернандо в тусклом свете, падающем сквозь алебастровое окно. [163]
163
Алебастровое
– Я хочу, чтобы ты заглянул внутрь, братец, – с деланной грустью произнесла я. – Там есть какой-то выступ, он больно впивается мне в свод подошвы. Я могу попросить тебя как-то сточить его?
Мои письма и рисунки, на которых я с любовью изобразила его самого и его мать, громко зашелестели, когда Фернандо с улыбкой взял башмак в руки.
– Передавай мою любовь своей маме, – негромко сказала я.
Джанни дель Бокколе
А потом я кое-что услышал.Мне пришло письмо – вы не поверите! – от сводного брата из Арекипы!
Она сам написал мне, этот мальчик Фернандо. Спаси нас Господь, но почерк у него был в точности такой же, как у его отца. Письмо его было добрым и ласковым. Его итальянский оказался очень хорош, и еще в нем было много словечек и оборотов речи, которые употреблял мой старый хозяин, мастер Фернандо Фазан.
«Я еще не встречался с вами, дорогой Джанни, но я уже чувствую, что вы – один из нас», – вот что написал этот новый Фернандо Фазан.
Должно быть, мой старый хозяин научил своего перуанского сына нашему языку. И уделил ему намного больше времени, чем когда-либо уделял Мингуилло. Я благословил здравый смысл моего старого хозяина. Он знал,что его венецианский сын окажется паршивой овцой в семье. И еще он знал,что должен вложить душу в своего хорошего сына в Перу.
Но я опять отбежал в сторону. Причина, по которой я получил весточку от молодого Фернандо, заключалась в том, что он видел Марчеллу и разговаривал с ней! И она с добротой и любовью отзывалась обо мне! Мое письмо prioraбыло доставлено в целости и сохранности, и его прочли, и все узнали о нем, даже Марчелла. А сама prioraсохранила его и даже дала прочитать Фернандо!
Марчелла попросила Фернандо написать мне, чтобы рассказать мне и Анне, что у нее все хорошо. Что монастырь Святой Каталины вовсе не был зловещим местом, что у нее там есть подруги и что она находится под защитой славной priora.
Фернандо писал: «Вы должны поверить, что Святая Каталина нисколько не похожа на венецианские монастыри. Марчелла не испытывает жестокого обращения со стороны сестер и суровых наказаний здесь тоже не практикуют. Здешние монахини – сама доброта, за исключением только одной сумасшедшей, так что с моей сестрой обращаются хорошо, и ей даже позволили развивать свой талант к рисованию. Она дружилась с одной девушкой по имени Рафаэла, с которой они вместе пишут картины. Рафаэла заботится
Прочитав письмо, я подскочил на стуле. Сдается, пришло время повидаться с Сесилией Корнаро и рассказать ей о том, что происходит. Спустя некоторое время – проведенное, как говорят, в Шотландии, – она воротилась в Венецию и теперь работала над портретом своего возлюбленного, лорда Байрона. Такие, во всяком случае, ходили слухи. А еще лучше, решил я, если к ней пойдет Санто. Мне самому было как-то страшновато. Я слыхал, что она еще больше стала походить нравом на дикую кошку. Вдобавок язык у нее, если можно так сказать, был без костей, и ничто не могло остановить грубости, вылетающие у нее изо рта.
Фернандо закончил письмо названием улицы в Арекипе. «Вы можете написать мне сюда, и содержание письма будет в точности передано Марчелле. Мы придумали один способ… Она, в свою очередь, очень хочет узнать, как поживаете вы и все, кого она любит в Венеции».
Все, кого она любит. Клянусь, в тот день я готов был обнять весь мир. Мы с Анной пустились в пляс по кругу, как старые скрипучие игрушки, мой сладкий Господь!
Я помчался в Каннареджио и вытащил Санто из его комнаты.
– Она не одинока, – бессвязно бормотал я, крепко обнимая его. – Она в безопасности!
А вот в этом, помимо всего прочего, я здорово ошибался.
Марчелла Фазан
Рафаэла была вне себя от радости за меня, и, пожалуй, это приподнятое настроение, в котором она пребывала после моего приключения, заставило ее пойти на риск, чрезмерный даже для нее.
Все монахини в монастыре Святой Каталины в глубине души были согласны с жестоким упреком, который мать настоятельница бросила в лицо сестре Лорете:
– Почему бы вам не распять собственный язык?
Эта фраза как на крыльях разлетелась по всему монастырю, стала неотъемлемой частью пугающей истории сестры Лореты и частенько звучала у нее за спиной. И в тот день, когда я получила свои новые башмаки, Рафаэла нарисовала картину, при виде которой сердце замерло у меня в груди. Это был безошибочно узнаваемый портрет сестры Лореты, причем рот ее гротескно растягивало распятие, не давая ему закрыться Щеки vicariaотвисали, как у раскормленной домашней свиньи, а на шее красовался тройной подбородок. В отверстие образованное ее губами, она забрасывала жареных цыплят колбасы в соусе, polvoronesи дикий батат.
– Уничтожь его! – взмолилась я, глядя на Рафаэлу. – Тебе несдобровать, если кто-нибудь увидит его. Или расскажет о нем сестре Лорете.
– Уже немного поздно, душечка. Иначе мне пришлось бы уничтожить и копию, которую я повесила в трапезной. И ту, которую я прикрепила в любимой исповедальне сестры Лореты. И еще одну, которую я просунула между ставнями в ее келье.
Доктор Санто Альдобрандини
Вспыльчивая женщина похожа на океан без берегов, как говорим мы в Венеции, и слава Сесилии Корнаро как язвительной насмешницы распространилась далеко за горизонт.