Книга Израиля. Путевые заметки о стране святых, десантников и террористов"
Шрифт:
Бродяги планеты
Евреев справедливо обвиняют в космополитизме. Поскольку стран они видели на своём историческом пути… Причём, что характерно – последнее, что оставалось от всех этих стран, переживая их на столетия, а иногда на тысячу или две тысячи лет, – их евреи. От всех без исключения. Включая такие великие империи, как Египет фараонов, Персия или Вавилон. Владык которых в расцвете их могущества от смеха бы скрутило, если бы кто-то смог предположить, что память о них и их государствах донесут в будущее именно евреи.
О древних предках говорить не будем. Давно это было. Откуда они пришли, ясно – с Ближнего Востока, через Римскую
Евреев в этих местах больше нет. Впрочем, к концу XIX столетия предки автора переместились в Екатеринослав и Киев. И, помимо исконного для них идиша, заговорили по-русски. Во всяком случае, обе бабушки успели до революции отучиться в гимназии. Но то поколение ещё говорило на идише. Хотя для родителей он уже был языком, который они понимали, но в быту не использовали. Ну, папа помнил, что до войны его пытались учить древнееврейскому. Но что он там выучил…
Зато украинский был у него свободным. И по-немецки говорил – учили в школе. А мама по-английски. Без разговорной практики: в СССР в загранку они с отцом не ездили ни разу. Но чтение, письмо, произношение – всё было пусть инязовское, но при ней. Однако их родной речью была русская. Как, впрочем, и для автора, который всю жизнь говорил и говорит по-русски. Знает пару слов на идише. Иврит – чуть-чуть. Набрался, путешествуя. Ну и английский. Мама постаралась плюс четверть века свободной езды по миру.
У брата и его семьи, которые уехали в Израиль, иврит и русский вперемешку. У его, брата, внука русский уже чуть-чуть – доминирует иврит. Родня в Америке говорит по-русски, хотя у тёщи родной – идиш. Но все их внуки уже шпарят по-английски. Хотя и русский понимают. Однако школа, колледж – всё на аглицкой мове. И что, кроме неё, останется у их детей? Ну, та же пара слов.
Та часть родни жены, которая волею судеб живёт в Польше, помимо русского, говорит по-польски. Причём польский племянник, прожив полжизни в Москве, говорит по-русски без акцента. Племянницу же жизнь унесла в Париж. В связи с чем дети её будут говорить по-французски. Причём в числе друзей автора есть и те, кто из СССР уехал прямиком в Германию. И там возник немецкий, на котором опять-таки им приходится общаться – по крайней мере с детьми, которые уже не всё по-русски понимают.
И всё это в пределах одной несчастной сотни лет. В одной семье и вокруг неё. Итак, имеем: идиш – базовый. Русский и украинский – вспомогательные. Затем всё вытесняет русский. Потом развилка: иврит, английский, польский, немецкий и французский – в зависимости от того, кто в какую страну эмигрировал и куда из неё потом уехал. Или не уехал. Ну, мог бы быть ещё испанский – французский для современных русских евреев тоже экзотика. При этом русский знают все, хотя и в разной степени. Английский все – и тоже в разной степени. Иврит почти все. Он снова популярен, в том числе в диаспоре, но уже в качестве живого языка.
Что будет с внуками и правнуками, кто из них выучит китайский и японский, кто будет говорить по-португальски – когда и если кого-то занесёт в Бразилию, – кто знает? И если кто-то из читателей предполагает, что всё вышеописанное – часть тонко продуманной стратегии, так чёрта с два. Национальная стезя такая. Плыть, выгребая. Не спать под стрелой. Учиться не бояться трудностей. Учиться рисковать. Глядишь – шажок, другой, что и получится.
На русском, который, что ни говори, пока в семье остался базовым, всё это называется «шило в ж-пе». Не очень вежливо, но верно. Поскольку мир большой и круглый. Устроен он по-разному. Бывает то забавен, то печален. То страшен, то смешон. Но жить-то надо. Пока живёшь, надежда есть. Причём она всегда и на это, и на то, и ещё на что-нибудь третье.
И хотя хочется увидеть как оно, в этом мире, но одновременно хочется и домашнего уюта. Единство противоположностей. Которое хорошо известно лётчикам, геологам и морякам. Привет Валерию Сюткину и его песне про девушек и «простых романтиков». А также Александру Городницкому, который ко всем трём категориям имеет самое прямое отношение. Как, впрочем, и к Израилю.
Еврейская жизнь очень часто – сплошная экспедиция. Даже когда страна была закрыта. Отец и дед автора её изъездили вдоль и поперёк. Один строил порты – на Балтике и Белом море, на море Чёрном и на Дальнем Востоке. И средмашевские объекты – в Сибири и на Урале. Другой металлургические заводы – от Украины до Дальнего Востока.
Дед за границей был. Правда, в войну. Германия, Польша… Где моря, там и был. Отец, который со своей непрерывной разливкой стали теоретически мог поездить от Алжира и Катара до Японии и Великобритании, там ни разу не был. Хотя в войну провёл пару лет в Узбекистане и часто потом возвращался в Среднюю Азию. Судьбы человеческие…
Эвакуация, война, командировки на объекты… Автору досталось езды не меньше, но по другим поводам. Стран объездилось после развала Союза тридцать с лишним. Куда-то приходилось попадать на день-два или на неделю. Куда-то по нескольку десятков раз, как в Израиль и Америку. Что любопытно, русских везде было море. Народ поехал озираться, загорать и плавать. А также прикупать недвижимость, учить детей в приличных школах и университетах и стариков селить на тёплом юге – ближе к морю.
Скорей всего, поехали они такой толпой из-за ощущения загнанности в глухой угол, которое внутренне чувствовала вся огромная страна, когда в ней ещё были выездные визы. И профсоюзная путёвка в Прагу или Будапешт воспринималась как большое жизненное достижение. То есть средний житель СССР, когда «железный занавес» рухнул, превратился в среднестатистического еврея. Из среднего класса. Поскольку стремление к мотанию по планете – черта чисто еврейская. Было бы куда вернуться.
Мораль: русский (любой национальности) в экстренной ситуации ведёт себя точно так же, как еврей в обычной жизни. То есть обычная еврейская жизнь – это либо пребывание в экстренной ситуации, либо ожидание экстренной ситуации, либо выход из экстренной… ну, далее понятно. Что, кстати, наиболее ярко демонстрируют как раз израильтяне. С их вечными послеармейскими путешествиями в дикие, но интересные места.
И не бегут ведь уже никуда. Поскольку эмиграция из Израиля – йерида – куда меньше, чем о ней говорят и пишут. В том числе в Израиле. О чём автору на научной конференции в Москве авторитетно засвидетельствовал профессор Зеэв Ханин. Который на помянутый момент был главным учёным министерства абсорбции (есть в Израиле такая должность) и нужной информацией владел.
Министерству этому положено по сути его работы отслеживать всё, что творится как с алиёй и, соответственно, абсорбцией: кто и откуда едет в еврейское государство и как он там обустраивается, – так и с йеридой. То есть кто, по какой причине и куда из Израиля отъехал на постоянное жительство или надолго. Чем он дышит. И какие есть опции, что он в страну вернётся. Всё это тоже их.