Книга, которую написала няня

Верджине Лана

Так вот, как только Максимка появился на кухне и как только мама начала с ним разговаривать, он тут же опустил голову и начал ходить кругами по кухне. Разговорить его не получалось никак. Непроизвольно обратилось внимание на то, что интонация мамы, с которой она к нему обращалась, похоже, ребенку не очень нравилась. И разговаривала она вроде бы по-доброму и улыбалась при этом, но проскальзывала какая-то холодная нотка легкого пренебрежения, которая как бы подчеркивала её превосходство над ситуацией. Максимка тем временем продолжал накручивать круги и не мог при этом ни слова вымолвить из себя. После каждой фразы, сказанной мамой, напряжение его только нарастало. Мама, уже понимая, что ребенок не желает идти на общение, становилась еще более раздражительной: интонация ее голоса менялась, она переходила на повышенные тона, и ее обращения становились все более категоричными. Видя, что ребенок не может

остановиться и, не поднимая головы, продолжает накручивать круги еще более нервно, я почувствовала неладное. И, когда он уже совсем перестал отвечать на вопросы, как будто войдя в ступор, у меня возникло желание подойти к нему, взять за ручки, сказать что-нибудь доброе, обнять, отвлечь от происходящего и, конечно же, переключить его внимание на другое. В моей голове мелькнула мысль, что сейчас мама так, наверное, и поступит, видя, что происходит с ее ребенком. Но в результате уже через десять минут такого их общения у мальчика началась истерика, что-то вдруг пошло не так. Тогда она выпроводила его из кухни и закрыла за ним дверь. Но не тут-то было, этот жест мамы ему не понравился, он снова и снова с криками пытался ворваться на кухню, стуча в дверь ногами и руками. Крики разносились по всему дому, лицо ребенка принимало бордово-синие оттенки, мама раз за разом оттаскивала его от кухни в детскую, а там потом началось страшное – истерику в том виде, в котором она выражалась у этого мальчика, я, пожалуй, увидела впервые.

Не думала, что смогу остановить свой выбор на этой семье, но очень меня устраивал график посещения: три дня в неделю я должна была посещать Максимку, два дня на неделе – другую семью, где восьмимесячный Дениска. Так начались мои дни на успокоительных. Я терпела от этого ребенка все и даже больше, чем может вытерпеть посторонний человек. И, конечно, проще было уйти. Договориться с ним было невозможно ни о чем, настроение его менялось каждые пять минут, и раздражался он абсолютно от всего. В истериках он кидался на пол, бился головой о пол и стены, доводя себя криками и визгами до посинения и полного изнеможения. Повторялось такое часто. Зрелище страшное и непривычное. Показатели моего давления с каждым разом поднимались все выше, и моя нервная система не была готова к подобным испытаниям. Мама Максимки почти каждый день принимала успокоительные капли и все ждала, что в любой момент ее заберут на скорой помощи с инсультом или инфарктом, она сказала мне однажды: «Хорошо, что вы рядом, в случае чего».

Конечно же, родители были обеспокоены таким поведением ребенка и пару раз возили его к психологу. Психолог, пообщавшись с Максимкой, сказал, что мальчик умный и ничего такого, за что можно сильно переживать, он не наблюдает, с ребенком все в порядке. Но пару рекомендаций маме все же дал, учитывая ее рассказы про поведение Максимки, которое вызывает у нее уж слишком сильное беспокойство.

Я находилась в замешательстве – уходить из этой семьи или оставаться? Поразмыслив, решила не паниковать, не метаться, а успокоиться, все взвесить и немного подождать с принятием окончательного решения. Я прекрасно знала, что сложных детей много, пусть не до такой степени, конечно, но и переходить из одной семьи в другую – это не решение вопроса, да и надоело уже. Так как и предыдущая семья, в которой была озлобленная девочка, которая постоянно била своего брата, однажды даже пыталась задушить его в очередном приступе гнева, искренне желая ему смерти, и их мама, ничуть не печалившаяся о скорой кончине бабушки детей, которая растила их долгое время одна (ведь, наконец, появлялась возможность решить жилищные проблемы) – тоже не отличалась положительными моментами.

Спустя время как-то неожиданно для себя вдруг поняла, что Максимке надо помочь и облегчить тем самым себе пребывание в этой семье. Решение немного эгоистичное, но одновременно и благое. Как говорят, не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней. Но то, что моя помощь нужна этому ребенку, и в большей степени именно ребенку, а не его маме, так как наконец поняла причину конфликтов в их взаимоотношениях, – я не сомневалась.

Конечно, Максимка меня испытывал, конечно, как делает большинство детей, он проверял меня на прочность, прощупывал, где, когда и как можно мной управлять и мной манипулировать. Но и Максимку, и его маму я в результате предупредила, что, если он будет продолжать распускать руки, то терпеть такого поведения я больше не стану и буду давать ему сдачу. И за каждый нанесенный мне удар я буду шлепать его по рукам. Сказала я им об этом своем принятом решении, правда, только спустя несколько месяцев моего посещения их семьи, а за это время мне было нанесено уже немалое количество ударов. Когда я озвучила это свое решение, мама Максимки промолчала,

но по ее лицу было видно, что она в замешательстве от мною сказанного. Сама она могла позволить себе такое, да и много большее, ну а тут вдруг – как так, кто-то будет давать ее ребенку сдачу.

С тех пор, как только Максимка меня ударял, я шлепала его по рукам, давая понять, что я не «груша» для битья и терпеть такой вседозволенности с его стороны более не собираюсь. «Если стукнешь, то обязательно получишь сдачу», – не раз говорила я ему. Мои предупреждения, увещевания, разговоры и попытки объяснить на протяжении нескольких месяцев, что «распускать руки» плохо и что делать этого нельзя – результатов не приносили. Впрочем, если у родителей не получалось, то я уж совсем была на новенького.

Опишу мое первоначальное видение ситуации в отношениях между Максимкой и мамой. Как мне казалось, Максимке нравилось всех доводить, порой он умышленно создавал конфликтные ситуации, накаляя обстановку до самого предела, а в результате чего уже и сам был не рад происходящему. Мама, доведенная до очередного нервного срыва, как обычно вышвыривала его в детскую комнату, где он визжал до изнеможения и, как всегда, бился в истерике на полу, а потом, посинев и задыхаясь, начинал кричать: «Я не могу успокоиться, помогите мне, я не могу успокоиться!»

Но тем не менее это повторялось с постоянной периодичностью. Почему такое происходило, некоторое время я не понимала, но похоже было на протест. Максимка – умный мальчик, в свои четыре года он умеет считать до ста и в обратном порядке, размышляет по-взрослому, рассудительно, его увлекают шахматы, по всему видно, что у него математический склад ума. Разрабатывает четкую стратегию в играх, продумывая расстановку армии и бронетехники при подготовке к игре в войнушку, а также устраивая гонки с препятствиями играя с машинками. Он рассчитывает каждое свое действие. И, если вдруг случалось так, что какой-то предмет его игры, пусть даже уже завершенной, был кем-то случайно сдвинут с места, это вызывало истерику. Математический склад ума, может, вовсе и ни при чем, тут, скорее, все дело в тонкой психической организации, но терминами разбрасываться не буду, я не психолог.

Когда в комнату к нему заходит мама и говорит, что пора мыть руки и идти обедать, то у него начинается протест, он не может этого сделать, так как нарушается внутреннее расписание его действий. Конечно, нельзя ребенка вот так сразу отрывать от того дела, которым он занят, и, надо сказать, мама относилась к этому с пониманием и всегда старалась давать ему время на завершение игры, но и это не помогало. Закончив одну игру, он приступал к другой, открыто игнорируя все последующие мамины просьбы. Объяснения со стороны мамы, почему необходимо своевременно сделать то или иное дело, тоже не помогали. В результате мама срывалась на крик и все шло по обычному сценарию, с истериками и скандалом.

С мамой Максимки мы нечасто находились подолгу в течение дня: я приезжала – она собиралась и уезжала, а могла и на пороге уже стоять, ждать меня. Она не работала, поэтому, бывало, что с моим приходом оставалась и дома, когда неважно себя чувствовала или отсутствовали дела вне дома. И, чем чаще я находилась с ней в контакте и чем больше могла наблюдать за ее отношением к Максимке и за ее манерой общения с ним, тем отчетливее начинала понимать, в чем заключалась проблема их взаимоотношений.

Максим копировал маму, ее манеру поведения и общения, но выражал это по-своему, под своим детским ракурсом. У мамы не получалось ровного и спокойного общения ни с Максимкой, ни с Сашей. А если и случалось, то было, как правило, непродолжительным, в какой-то момент все плавно переходило в возмущение и крик. Минут пять она может обнимать и целовать Максимку, но спустя еще пару минут, если он вдруг начинал делать что-то, что не нравилось маме, идиллия заканчивалась, она тут же срывалась на крик, а в результате опять скандал и истерика у ребенка. И так шло по кругу: она его целовала, обнимала, потом он делал что-то не так, а «не так» в понимании мамы – это или на кровати начал прыгать, или не шел ужинать в положенное время, или чесал пятку чистыми руками через грязный носок на ноге, ну и так далее; мама начинала ругаться на Максимку, он не слушался, мама еще более переходила на крик, он впадал в истерику, швырял на пол все, что попадалось ему под руку, потом она оттаскивала его в детскую комнату, пытаясь закрыть за ним дверь, что вызывало у ребенка еще больший гнев… а через какое-то время она опять принималась его жалеть, потому что у нее возникало чувство вины перед ним. Она его жалела, он же на радостях опять что-то делал не так (носился по комнате или начинал дурачиться) – и так по кругу: замечания мамы, ее разгневанный крик, истерика у Максимки… Вот приблизительная картина происходящего.