Книга МонеллыСобрание сочинений. Том II
Шрифт:
Тогда ты начинаешь осматривать ключ. На ключе была кровь?
— Да, — сказал он, — кровавое пятно.
— Да, я помню. Я его терла, терла, но стереть не могла. Это была кровь шести жен?
— Шести жен.
— Он их всех убил за то, что они входили в маленькую комнату, а?! Как он убивал их? Он им перерезал горло, а потом вешал их в черных нишах? И кровь текла по их ногам прямо на пол? Это была кровь очень красная, темно-красная, не такая, как кровь маков, когда я их разрываю ногтями! Не правда ли, чтоб перерезать горло, ставят на колени?
— Да, кажется, нужно стать на колени, — сказал
— Это будет очень интересно, — сказала она. — Но ты мне перережешь горло, совсем как будто вправду?
— Хорошо, — возразил он, — но Синяя Борода не смог ее убить.
— Это ничего не значит, — сказала она. — Почему Синяя Борода не отрезал своей жене голову?
— Потому что подоспели ее братья.
— Ей было страшно, правда?
— Очень страшно.
— Она кричала?
— Она звала сестру Анну.
— Я бы не кричала.
— Да, но Синяя Борода успел бы тебя убить. Сестра Анна вышла на башню посмотреть на зеленеющий луг. Ее братья, искусные и сильные мушкетеры, прискакали во весь опор на своих конях.
— Я не хочу так играть, — сказала девочка. — Мне скучно так. Ведь у меня нет сестры Анны.
И она, ластясь, повернулась к нему:
— Ведь братья мои не приедут, — сказала она. — Так видишь, моя Синяя Бородка, нужно зарезать меня, зарезать крепко, крепко!
Она бросилась на колени. Он схватил ее волосы, закинул их вперед и занес над ней руку.
Медленно, с закрытыми глазами и трепещущими ресницами, с нервной улыбкой, дрожащей в углах губ, она склонила свою пушистую шейку и сладострастно сжатые плечи под беспощадное лезвие сабли Синей Бороды.
— У-yy!! — крикнула она. — Мне будет больно!
Извращенная
— Мадж!
Голос донесся из квадратного отверстия в полу. Огромный полированный дубовый винт проходил сквозь круглую крышу и вертелся с сиплым шумом. Большое крыло из серого холста, прибитое гвоздями к деревянному скелету, летало перед слуховым окном в светлой солнечной пыли. Внизу, казалось, два каменных зверя мерно боролись и вся мельница кряхтела и тряслась до основания. Каждые пять секунд комнату прорезала длинная, прямая тень. Лестница, ведшая под самые стропила, была вся усыпана мучной пылью.
— Мадж, идешь ты? — раздался снова голос.
Мадж оперлась рукою о дубовый винт. Непрерывное трение приятно щекотало ее кожу. Немного нагнувшись, она смотрела на ровное поле. Круглый холмик мельницы был похож на бритую голову. Вертящиеся крылья почти задевали низкую траву, их черные тени вечно гнались по ней взапуски и никогда не могли догнать друг друга. Столько ослов, видно, уж терлось спиною о стены, что из-за тонкой штукатурки просвечивали серые пятна камней. У подножья холмика тропинка, изрытая высохшими колеями, поворачивала к широкому пруду, по которому плавали красные листья.
— Мадж, мы уходим! — крикнул тот же голос.
— Отлично, скатертью дорога, — шепнула Мадж.
Маленькая дверь мельницы скрипнула. Мадж увидела дрожащие уши осла, который осторожно скреб своим копытом траву. На его седле лежал тяжелый мешок. Старый мельник и его мальчик погоняли осла. Они все спустились по выбитой дорожке. Мадж осталась одна, высунувши голову в слуховое окно.
Ее родители, найдя ее раз вечером лежащей ничком на кровати со ртом, полным угля и песка, обратились за советом к врачам. По мнению врачей, следовало послать Мадж в деревню и дать утомиться ее ногам, спине и рукам. Но с тех пор, как она была на мельнице, она с самого рассвета убегала под крышу, где она целыми часами занималась созерцанием вертящейся тени крыльев.
Вдруг она задрожала всем телом. Кто-то стукнул щеколдой у двери.
— Кто там? — спросила Мадж через квадратное отверстие.
Она услышала слабый старческий голос:
— Если б можно было попить немного: совсем горло пересохло.
Мадж посмотрела сквозь ступеньки лестницы. Это был старый деревенский нищий. У него в котомке был ломоть хлеба.
— У него есть хлеб, — подумала Мадж, — жаль, что он не голоден.
Она любила нищих, как жаб, слизней и кладбища, с примесью некоторого страха.
Она крикнула:
— Подождите минутку!
Потом она спустилась по лестнице, глядя вперед. Очутившись внизу, она сказала:
— Какой вы старый! И вам так хочется пить?
— Ох! да, моя добрая барышня, — сказал старик.
— Нищим хочется есть, — убежденно возразила Мадж. — А я люблю известь. Вот, смотрите.
Она отломила от стены кусок белой штукатурки и стала жевать. Потом она сказала:
— Все ушли. У меня нет стакана. Тут есть водокачка.
Она показала ему кривую рукоятку насоса. Старый нищий нагнулся. Пока, прильнув ртом к трубе, он с наслаждением вбирал в себя струю воды, Мадж тихонько вытащила из его котомки хлеб и впихнула в кучу муки.
Когда он повернулся к ней, глазки Мадж бегали во все стороны.
— Там, подальше, — сказала она, — есть большой пруд. Бедняки могут из него пить.
— Мы не скоты, — сказал старик.
— Нет, — возразила Мадж, — но вы несчастны. Если вы голодны, я украду немного муки и дам вам ее. Сегодня вечером с водой из пруда вы из нее сможете себе сделать тесто.
— Сырое тесто! — сказал нищий. — Мне дали хлеба. Покорно благодарю, барышня.
— А что бы вы сделали, если б у вас не было хлеба? Я, если б я была так стара, я утопилась бы. Утопленники, должно быть, очень счастливы. Они, должно быть, очень красивы. Мне очень вас жаль, бедняжка.
— Бог с тобой, добрая барышня, — сказал старик. — Я очень устал.
— И вы будете голодны сегодня вечером, — крикнула ему вдогонку Мадж, когда он спускался по склону холмика. — Не так ли, любезнейший, вы будете голодны? Надо будет скушать ваш хлеб. Надо будет его вымочить в пруде, если у вас плохие зубы. Пруд очень глубок.
Мадж долго прислушивалась к отзвуку его шагов, пока они не стихли совсем. Она тихонько вынула из муки хлеб и стала осматривать его. Это был простой деревенский черный хлеб; теперь он был покрыт белыми пятнами.