Книга надежды. Лекции о Библии
Шрифт:
Кто же были авторы этих писаний? И когда они жили? О чем они писали? Почему их называли пророками? Что они предсказывали? Были ли они похожи на оракулов, предсказателей языческого мира, или на современных футурологов? О чем они говорили?
Во-первых, если рассматривать эти части Библии с литературной точки зрения – это великая поэзия. Пророки были крупнейшими поэтами своего времени, их поэзия – это поэзия мирового масштаба. К сожалению, перевод, которым мы пользуемся, старый перевод, недостаточно учитывает поэтическую структуру этих писаний, которая вырабатывалась многими поколениями. Это была особая поэзия, не совсем похожая на поэзию наших дней, на европейскую поэзию, на поэзию древних греков и римлян.
Там не было строгого размера, отсутствовала рифма (это довольно позднее явление), но там была музыка слова, игра аллитерациями. Звуки этих древних поэм звучали с необычайной силой. Конечно, в переводе, как в любом переводе, это пропадает. Давайте представим себе любое замечательное произведение русской поэзии в переводе на английский язык – мы никогда не сможем добиться точной передачи поэтической силы стиха. Трудно себе представить, скажем, строки Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» или «И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть…» на другом языке. Будет совершенно другое звучание.
Когда пророк обращается к небесам и земле: «Слушай, земля, и внимайте, небеса, ибо Господь говорит», – это в переводе, конечно, литературно и музыкально снижено. Но, тем не менее, сила любой поэзии, будь то произведения Данте или Шекспира, или любого другого великого поэта, переходит через языковые барьеры и барьеры эпохи и становится живой. Именно поэтому книги пророков потрясали столетия.
Вы все знаете великое произведение Пушкина «Пророк»: «Восстань, пророк, и виждь и внемли…» – это отражение автобиографических строк из Книги пророка Исайи, из 40-й главы. Вспомните великие образы Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы (по репродукциям вы их все, конечно, знаете). Вспомните мистические, таинственные образы врубелевского пророка – человека, который внимает нездешним голосам. Это человек, который действительно встречает в своей жизни непостижимое и вынужден бедным человеческим голосом передавать слова Вечности.
Пророки появляются в момент, когда мир проснулся, мир пробудился от многовекового сна, когда человек, ждавший всего от природы, вдруг понял, что он сам, человек, возвышается над природой, и понял, что есть духовный мир, высший мир, который имеет к нему прямое отношение. Человек начинает постигать истину не только в красоте и тайне окружающего мироздания, но и в бесконечных безднах собственного духа.
В это время проповедуют мудрецы Индии, Китая: Будда, авторы Упанишад, Майтрейя, Лао-цзы, Конфуций. В это время появляются греческая философия, античная трагедия.
Какой великий век, точнее, несколько веков! До сих пор мир живет, питаясь из этого источника. Все, что было сказано тогда, в основе своей актуально и сегодня. Все концепции, традиции, все течения в искусстве, духовные религиозные откровения и поиски – все это, так или иначе, было начато в ту грандиозную эпоху, которую один из мыслителей нашего времени справедливо назвал «осевым временем».
Эти великие учения, великие концепции, великие творения искусства и литературы создавались в больших цивилизациях, а библейские пророки находились на крошечном пятачке, между молотом и наковальней, – между огромной Ассирийской империей и Египтом. Это был крошечный Ханаан, древнеизраильское царство, вдобавок расколовшееся пополам; карликовое государство Ближнего Востока, с ослабленной царской властью, которая не могла сопротивляться голосам оппозиции, свободному выступлению вестников Божественной воли.
Да, велики были в то время достижения философии, политики, науки, религиозных деятелей, но ни один из них не видел будущего для человечества. Ибо все они надеялись только на одно: что мир в конце концов кончится и уйдет обратно в ту бездну, из которой вышел. Каждый представлял это по-своему, и это неудивительно, потому что человек всегда находился под огромным впечатлением неизменности циклов природы: как неизменно всходило солнце, неизменно сменялись фазы Луны, так неизменно шла человеческая жизнь, от юности к старости; как неизменно сменялись времена года, так все возвращалось на круги своя – вот общее мирочувствие человечества во все столетия.
Но для пророков открылось нечто совсем иное: они увидели мир, летящий к цели, как некая стрела, пущенная неведомой, таинственной рукой. Мало того, в мире было много различных древних обрядов, традиций, ценностей, и только пророки первыми поняли, что если за этим стоит Дух, тогда только это имеет свое значение.
Примечательно, что первый пророк не был писателем-профессионалом. Были такие прорицатели во всех странах, у всех народов, были они и в древнем Иерусалиме, и в Самарии. Но первым, кто записал свои слова, был пророк Амос, пастух из южной пустыни близ Вифлеема. Он пришел на праздник, когда народ приносил Богу жертвы, веселился, пел, когда народ переживал обыкновенную житейскую радость, которую испытывают люди, собравшиеся вместе.
И вдруг Амос появляется и говорит, что Богу не нужно это, напрасно люди думают ублаготворить Его своими приношениями. Его слова звучат странно, они звучат почти непереносимо оскорбительно. Священник, который служил при алтаре, подходит к нему и говорит: «Пророк, иди и пророчествуй у себя дома, а здесь – царское святилище», А он отвечает: «Я не пророк и не Сын Пророческий (то есть я не принадлежу к этой касте). Я пас овец, и вот Бог меня призвал, и я пришел сюда» [10] .
10
Ср.: Ам 7, 12–15.
Пророк Илия. Новгородская икона. XV в.
Слово «пророк», по-древнееврейски нави, по-гречески профетос, означает того, кто призван говорить от чьего-то лица – это герольд, вестник. Пророк – не предсказатель, предсказание будущего – одна из граней пророческого служения. Пророк – это удивительный человек, в котором сочетается яркое человеческое самосознание с открывающимся ему голосом Божиим.
Мистик, он созерцает божественное единство, как бы отрешаясь от своего «я», он растворяется в вечном океане духа, уходит туда, освобожденный не только от бремени материи и тяжести жизни, но и освобожденный от личностного самосознания, от своего «я». Между тем, пророк, встречаясь с Божественным ликом, никогда своего «я» не теряет.
В этом смысле очень характерно то место у Исайи, которое Пушкин интерпретировал в стихотворении «Пророк». Пророк стоит и молится в Храме, во дворе Храма, и вдруг с его глаз как бы падает завеса, и он видит, что все покрыто огнем, все объято каким-то необыкновенным духовным пламенем, и Бог является ему как царь, восседающий на престоле. Исайя говорит: «Я должен погибнуть, потому что мои глаза видели Господа» [11] . Но Бог не говорит ему: «нет, ничего, ты не погибнешь», потому что эта встреча, действительно, роковая и огнесжигающая.
11
Ср.: Ис 6,3.