Книга о друзьях
Шрифт:
Кажется, я жил в Париже уже третий год и вовсю писал «Тропик Рака». Наконец я его закончил. Однако я понимал, что до публикации роман следует отредактировать, по-особому отделать. Я безуспешно искал редактора. Об Анаис Нин речь даже не шла — за такую книгу она бы не взялась. Однажды, возможно, по его собственному предложению, я обратился за помощью к Фреду, и он незамедлительно согласился. Мы все еще работали корректорами в парижском издании «Чикаго трибюн», что означало занятость с восьми или девяти вечера до двух или трех ночи, после чего мы в течение часа добирались до дома. Во время «перерыва» в полночь мы все, кроме типографов, отправлялись выпить в кафе «Труа Кадэ» на улице Лафайет.
Не помню почему, но мы решили редактировать «Тропик Рака» по вечерам в том же кафе. Выбор оказался удачным, потому что после нескольких заседаний мы обнаружили, что за нами внимательно наблюдает какой-то карлик, который ежедневно посещал кафе в то же время. Однажды мы завязали
Три или четыре года спустя после выхода в свет «Тропика Рака» Фред опубликовал две книги на французском. Одна называлась «Пограничные чувства», другая — «Квартет в ре мажоре». Ни с одной из них я помочь ему не мог. Единственное, что было в моих силах, так это прочесть их и высоко оценить, несмотря на свой жалкий французский. Альф говорил, что написал их еще давно (в Германии), думаю, это были его первые писательские опыты. Конечно, бестселлерами они не стали, но автор получил прекрасные критические отзывы в прессе и восторженные замечания от некоторых лучших французских писателей.
Где-то между двумя этими событиями я написал памфлет, который должен был помочь ему выбраться из нищеты. Он назывался «Что вы собираетесь делать с Альфом?». Мы разослали листовки и письма с рассказом о его тромбоцитах некоторым выдающимся французским и английским писателям. Мы надеялись собрать средства Фреду на поездку куда-нибудь на Ибицу, в более мягкий и солнечный климат. К нашему изумлению, среди прочих пожертвований мы получили деньги от Андре Жида и Олдоса Хаксли. Здесь я должен признать, что сыграл со своим товарищем злую шутку. Поскольку ответные письма адресовались Генри Миллеру, я сам же их и вскрывал. Вечно пребывая в финансовом кризисе, я не постеснялся стибрить кое-что из этих пожертвований, клянясь себе, что все возмещу, как только встану на ноги. (Чего так и не случилось за время моего пребывания во Франции. Я хорошо помню, как вернулся в Нью-Йорк из Греции без единого гроша в кармане. В самом деле, первое, что я сделал, войдя в номер отеля, — позвонил одному из старых приятелей и попросил у него в долг пару баксов.)
Надо сказать, к моему воровству Фред относился нормально. Он, наверное, сделал бы то же самое на моем месте. Он был мне очень благодарен за еду, что я делил с ним, воцарившись на вилле Сера.
Где-то в это время (или это было уже после публикации «Тропика Рака», которая затянулась на год или даже два) мне написал из Греции Лоуренс Даррелл. Он был совершенно очарован «Тропиком» и жаждал поскорее со мной повидаться.
Так они поступил. Фред был у меня, когда Лоуренс приехал, и мы все трое чудесно поладили. Хотя в своих поздних писаниях Даррелл стал вдруг очень сложным, по характеру и поведению в этот момент своей карьеры он был веселым, сильным дада-сюрреалистом, таким же сукиным сыном, как и мы с Джоуи. Когда Даррелл начинал смеяться, он мог заразить хохотом целый театр. Несколько раз нас просили покинуть кинозал из-за него. (Да уж, тогда мы любили эти срежиссированные сюрреалистские акции — пойти в кино и неожиданно начать с шумом открывать коробку с едой, передавать друг другу бутерброды, откупоривать бутылку красного вина и громко разговаривать.) В такого рода приключениях на высоте всегда оказывался Джоуи. Например, если мы втроем, отправившись на прогулку, случайно оказывались поблизости от комиссариата или полицейского участка, Джоуи вдруг срывался с места, взлетал по лестнице в участок (дверь которого обычно была открыта) и орал во всю глотку:
— Je vous emmerde tous! Salauds! Imbecils! [27]
Затем он несся вниз, знаками приказывая нам следовать за ним, что мы и делали не спеша и, наконец, воссоединялись на углу, где он уже спокойно покуривал свои любимые «Gaulois Bleu» [28] . В то время и, полагаю, еще много, много лет спустя обычные граждане, особенно молодежь, ненавидели и презирали французскую полицию. Полицейских набирали в основном из верхней Оверни, и в глубине души они так и оставались крестьянами.
27
Как вы мне осточертели! Скоты! Идиоты! (фр.)
28
Марка французских сигарет «Голуаз». — Примеч. пер.
29
силач, здоровяк (фр.).
30
хороший приятель (фр.).
31
вечеринка (фр.).
Один такой вечер я не забуду никогда. Кажется, нас было всего трое. Я приготовил ужин, а остальные взяли на себя снабжение вином и коньяком. (В таких случаях мы пили только лучший коньяк.) Это было время, когда только-только поднималась суматоха вокруг Гитлера. Иногда мы с Джоуи слушали его выступления в публичных местах — по радио, разумеется. Надо признаться, это нас страшно развлекало, особенно отвратительный немецкий Гитлера. По дороге домой Джоуи великолепно передразнивал его манеру говорить.
Итак, в тот самый вечер, о котором речь, на вилле Сера, Даррелл подстрекал Джоуи, подливая ему ликера и гогоча над каждой его глупой шуткой. Вдруг Джоуи сбил бутылку, разбил пару стаканов и стал еще более гротескно выглядеть, чем когда-либо, — почему-то он был босиком. Когда случилась эта неприятность, он вначале не понял, что пол теперь усыпан битым стеклом, а понял только, когда заметил кровь, идущую из порезов на ногах. От этого Альф еще больше развеселился и как будто поглупел. Продолжая скакать вокруг стола, он начал еще и петь по-немецки, то и дело прикладываясь к вину, к коньяку, ко всему, что попадалось под руку. Теперь, к нашему изумлению, он исступленно пародировал Гитлера. (Кстати, цивилизованные люди вроде нас даже и не подумали остановить кровь или попросить его прекратить свои сумасшедшие танцы. Даррелл и я валялись к этому времени в истерике от хохота. Мы и думать забыли о порезах приятеля и хлещущей крови.)
— Еще, еще! — орали мы.
Теперь он цитировал немецкую поэзию — и плохую, и хорошую. Мы затянули вместе «Die Lorelei» [32] , а затем и другие немецкие песни.
Наконец Джо упал на кровать, его ноги были в крови — словно его распяли. Даррелл отправился домой, а я пошел спать в соседнюю комнату. Разгром был ужасный — недоеденный ужин, битое стекло, бутылки на полу и следы крови повсюду.
Я проснулся в шесть утра, услышав, как Джоуи проходит через мою спальню в ванную комнату. Он двигался так, словно не может понять, где находится.
32
«Лорелея» (нем.).
Он бормотал что-то о том, что его вырвало и что он упал с дивана в собственную блевотину. Наутро, когда femme de menage [33] пришла убираться, ее охватил ужас. Она сказала, что всегда считала меня джентльменом, но такого свинарника, о нет, такого она еще в своей жизни не видела. Я задобрил ее, дав хорошие чаевые, и она успокоилась. (С французами всегда так — не важно, что случилось, пара франков способна творить чудеса.)
Сегодня, после ужасной резни Второй мировой войны, кажется невероятным, что Гитлер — монстр, чудовище! — мог подарить нам такой славный вечер. Сложно поверить, что когда-то его воспринимали просто как дурную шутку. Но такова жизнь, увы.
33
приходящая домработница (фр.).