Книга о русской дуэли
Шрифт:
Косвенные словесные оскорбления не обладали чрезвычайно необходимым качеством – однозначностью. Поэтому очень часто они дублировались в прямой форме. Столь же часто в ответ на дерзкую насмешку, как отзыв в ответ на пароль, раздавалось однозначное короткое оскорбление, упрощавшее ситуацию и уничтожавшее возможность двоякого толкования.
Начальник и подчиненные. С рисунка П. А. Федотова. 1840-е
Оскорбление
Самое распространенное оскорбление действием – пощечина. Пощечина, в отличие от удара, собственно, и была знаком оскорбления, и это подчеркивалось тем, что она наносилась открытой ладонью. Требовался даже определенный навык, чтобы правильно дать пощечину. Однако в большинстве случаев общий контекст ситуации не допускал двусмысленности. Вот Шатов в «Бесах» Ф. М. Достоевского дает пощечину Ставрогину: «Шатов и ударил-то по-особенному, вовсе не так, как обыкновенно принято давать пощечины (если только можно так выразиться), не ладонью, а всем кулаком, а кулак у него был большой, веский, костлявый, с рыжим пухом и веснушками. Если б удар пришелся по носу, то раздробил бы нос. Но пришелся он по щеке, задев левый край губы и верхних зубов, из которых тотчас же потекла кровь». Шатов не драчун и не боксер, он просто не умеет дать пощечины как надо – ведь он же бывший ставрогинский крепостной (что будто бы и сделает впоследствии невозможной дуэль между героями романа), у него и рука-то к этому не приспособлена. Умение изящно дать пощечину, не превращая ритуального жеста в мордобой, воспитывалось в дворянине наравне с умением подать даме руку или щегольски отдать честь командиру, наравне с общей свободой и естественностью движений и жестов, осанкой и походкой.
Еще в большей степени знаковый смысл проявлялся при ударе перчаткой. К традиционному рыцарскому значению этого жеста в дворянское время добавился еще дополнительный унизительный оттенок: ударить перчаткой – значит показать нежелание «марать руки». Перчатку можно было и бросить, но эта привычная для рыцарских отношений форма оскорбления-вызова была уж слишком изысканной и оставалась чаще всего метафорой, если, конечно, перчатка не была брошена в лицо.
Оскорблением был удар любым предметом. Наиболее часто для этого пользовались тростью, стеком, дорожной палкой. Унизительность того, что на дворянина, как на нерасторопного слугу или собаку, подняли палку, делала такое оскорбление очень чувствительным.
Брошенный предмет также означал оскорбление действием, независимо от того, попал ли этот предмет в оскорбленного. В реальной жизни такие оскорбления наносились нечасто – из опасения превратить оскорбление в драку и размозжить противнику голову тяжелым медным шандалом. В литературе же именно брошенный подсвечник стал устойчивым штампом. В пушкинском «Выстреле» во время
Почти через полтора века эта сцена отозвалась неожиданным эхом в повести Ю. О. Домбровского «Державин»: «Державин с неудовольствием вспомнил, что познакомил их Максимов во время одной из чересчур уж пьяных и откровенных попоек. Тогда этот офицер метал талию и все время подмигивал Максимову, который проигрался и был сильно не в духе. В конце игры вспыхнула ссора, и офицер четким, заученным движением схватился за подсвечник». В данном случае «заученность» напоминает нам не о реальной дуэльной практике, а о литературе, и в первую очередь о пушкинском Сильвио.
Все перечисленные действия были оскорбительны не только тогда, когда они реально совершены. Замахнуться на дворянина – рукой, тростью, чубуком – тоже оскорбление. Даже и замахиваться не обязательно – достаточно «многозначительно» поигрывать палкой или просто схватиться за лежащую рядом трость.
Оскорблением являются не только слова или действия – оскорбительна и угроза, намек, даже просто упоминание о бесчестии в связи с тем или иным человеком. Самого косвенного сопряжения в речи знака оскорбления с именем благородного человека достаточно для того, чтобы заработал механизм дела чести.
Конечно же, бывали случаи, когда оскорбление наносилось неосознанно. Барин, привыкший командовать дворней при помощи тычков и затрещин; юнец, не умеющий себя вести; гуляка, напившийся до потери контроля за своими действиями, могли и не понимать, что те или иные слова, жесты, поступки оскорбительны. В этом случае оскорбленный обычно формально объявлял, что считает свою честь затронутой. О дуэли было не принято говорить вслух, публично, поэтому сложились устойчивые иносказательные формулировки: «Дело не может так окончиться» или «Вы мне ответите за ваши слова». Часто это сопровождалось ответным оскорблением.
Очень любопытным вариантом такого ответного оскорбления было требование извинений, часто на унизительных условиях. Вот, например, встреча двух секундантов в повести В. Ф. Одоевского «Свидетель»: «Дома ожидал меня секундант Вецкого. Он объявил мне, что ему поручено не соглашаться ни на какие миролюбивые предложения, кроме одного, чтобы брат мой согласился перед всеми офицерами полка принести извинение Вецкому. Не знаю, как ныне, а тогда такое условие казалось совершенно невозможным». Мечин в «Вечере на бивуаке» А. А. Бестужева-Марлинского требует от обидчика его дамы извинений на коленях. Естественно, это только обострило ссору и привело к скорейшей развязке.
А вот какая история рассказана в «Сборнике биографий кавалергардов»: «Петр Васильевич Шереметев, например, не выносил *** <…>. Раз после таких придирок со стороны Шереметева он же вызвал *** на дуэль, который, не приняв вызова, сообщил об этом некоторым офицерам, а последние стали просить Бобоедова „уговорить Шереметева прекратить эту историю“. Бобоедову удалось уговорить Шереметева. „Ну так пусть же он просит у меня извинения в присутствии офицеров“, – объявил Шереметев. *** решился извиниться, и все офицеры собрались в дежурной комнате. „Если вы, Петр Васильевич, считаете себя оскорбленным мною, то я прошу извинения, хотя виновным себя не считаю“, – сказал ***. Шереметев слушал, развалившись на диване. „На, целуй мою руку“, – произнес он, важно протягивая ее для поцелуя. *** ничего не ответил и оставил это без последствий.