Книга о счастье
Шрифт:
Бывает еще миф о мифе – мечты о золотом веке. Например, в русской духовности есть такой миф о «Святой Руси» – некоем царстве, которое всплывет из озера или, наоборот, погрузится в воды, как град Китеж. Это такой заповедный кусочек пространства, как бы Небесный Иерусалим, где Господь уже навел порядок, где нет зла. С догматической точки зрения такое представление о Святой Руси – просто ересь, потому что нет такого места на земле, где нет зла. А добро начинается только там, где трудится человек, трудится духовно и физически.
Жизнь как зебра
Есть еще одна составляющая мифологии счастья: представление
А миф о счастье предлагает человеку сплошное наслаждение жизнью. Но так тоже не бывает, потому что жизнь – это не наслаждение. В жизни много радости, много счастья, но не стоит путать это с наслаждением – чувственным удовольствием от определенных ощущений. Радость гораздо многообразнее, многосложнее. Радость – это когда человек что-то делает, причем делает с напряжением, иногда, может быть, даже и с болью, когда человек творит и испытывает при этом духовную радость. А ведь можно получать удовольствие и не быть радостным…
Пора взрослеть
Зачем нам вообще говорить о мифологии счастья? Что вредного в том, что человек стремится достичь условий, при которых счастье наконец появится в его жизни? Увы, многие всю жизнь, осознанно или неосознанно, работают на это призрачное ожидание невозможного.
В противовес этим мифам, с христианской точки зрения, мы говорим о духовной и психологической зрелости, которая включает в себя такую важную характеристику личности, как реализм. Здоровый реализм, в отличие от романтики, имеет дело только с тем, что есть. Подлинный реализм учитывает все ресурсы и потенциалы, которые человек имеет. И психологическая работа должна быть направлена на то, чтобы помочь человеку выявить свои ресурсы, увидеть их, понять, что он достаточно состоятелен, чтобы реализовать свои самые смелые проекты.
Еще одна сторона реализма, на которую обращает внимание психолог: он помогает человеку научиться ценить сегодняшний день. Реальность – она самая плодотворная, самая ценная, хотя бы по одному только простому соображению: здесь и сейчас я способен действовать. Ни в прошлом, ни в будущем я действовать не могу. Ведь будущего еще нет, прошлого уже нет, хотя есть опыт, память и знания о прошлом…
Путь зрелости, путь взросления – это и есть, может быть, одна из самых первых, самых важных духовных задач человеческой личности. Потому что только реализм, жизнь здесь и сейчас открывает перед человеком возможность получить, во-первых, удовлетворение от того, что он делает, а во-вторых, получить знания, опыт о тех дарованиях, которые ему даны, порадоваться своим свершениям, поблагодарить Бога, сорадоваться с другими. Реализм дает человеку возможность любить. Вот это и есть почва для счастья. Она существует только здесь и сейчас,
она никогда не существует в будущем. Духовный вектор человека – все время оставаться в реальности, не пускать себя мысленно за ее пределы.
Таким образом, если мы все мифы о счастье выявим, а потом отбросим, обнаружится, что выход – посередине: не одно сплошное наслаждение, и не только трагедия, и не бесконечное чередование этих полярных состояний. Я бы определил счастье как деятельную радость, т. е. не получение чего-либо, а созидание, строительство своего состояния, своей радости. Если бы можно было сказать по-русски «деятельность по радованию», то вот это и есть счастье.
Душа создана для счастья
…как птица для полета?
Широко распространено убеждение в том, что человек изначально стремится к счастью. «Человек рожден для счастья, как птица для полета» – эта цитата из рассказа В.Г. Короленко в советское время превратилась в популярный слоган, все его знали. И сейчас, кого ни спроси, скажут, что человек всегда стремится к добру, что его базовые желания не могут быть направлены во зло себе. И это несмотря на то, что во все времена было известно, как много зла делает себе человек.
Достоевский открыл совершенно другого человека, который тяготеет к собственному уничтожению, к собственному проклятию, он стремится причинить себе зло. Может быть, это и есть главное открытие Достоевского, за которое его очень ценят, особенно на Западе. Там это показалось интересным: ведь русский писатель обнаружил это за пятьдесят лет до Фрейда! Почему некоторые люди направлены ко злу? Это уже другой вопрос, но факт, что называется, остается фактом.
Сегодня, в XXI веке, можно лишь вновь подтвердить это открытие: мы нередко встречаем людей, которые вовсе не стремятся к счастью. Они либо стараются выбрать из двух зол наименьшее (но это, согласитесь, трудно назвать стремлением к благу, скорее, это только своеобразная экзистенциальная позиция, в которой даже понятия добра и блага могут быть размыты); либо, в бессознательной глубине, не считают себя вправе быть счастливыми.
Например, один человек пришел ко мне посоветоваться по поводу своих супружеских проблем. Он долго рассказывал о том, как ему трудно наладить отношения с женой, как он старается это сделать, ему очень хочется, чтобы они были счастливы. И когда я спросил: «Чего же вы хотите?», он сказал: «Я хочу быть счастливым с ней». А потом, буквально через две минуты, говорит: «Но если бы я мог, я бы ни одной минуты с ней не остался». Это пример крайнего противоречия себе, своей жизни. Оказывается, в человеке может скрываться глубинное, многоуровневое отрицание себя, своего счастья, отрицание любви. Именно этого «человека из подполья» Достоевский и открыл.
Но, казалось бы, что тут нового? Конечно, вся бездонность человеческого падения была хорошо известна еще древнему миру. Открытие заключается в том, что христианский мир очень долго жил в прямолинейном понимании, что человек сотворен Богом и поэтому он хорош, что называется, «по определению». Но на пути его к счастью, к Богу стоит грех, страсти, преступление. Стоит только убрать все это, расчистить дорогу – и… Только сделать это крайне трудно. А на практике выходит, что «путь к Богу» ведет человека, если он не хочет «расчищать» дорогу к своему счастью, в обратном направлении. Это не может не угнетать, и со времени Достоевского и Фрейда никто столь же убедительно не доказал обратного.