Книга о верных и неверных женах
Шрифт:
Старушка вняла моей просьбе и обрадовала меня обещанием выдать за меня ту жемчужину из моря любви. Спустя несколько дней мы совершили свадебные обряды, и старушка передала в мои руки луноликую красавицу.
Некоторое время я прожил с ней в той степи, которой позавидовал бы цветник, наслаждаясь ее красотой. Эта красавица, скрывавшаяся от людей, словно жемчужина в раковине, была столь целомудренна и добродетельна, что даже луне не показывала своей красоты, даже лунный свет ночью не проникал в ее комнату. В своей скромности и стыдливости она даже глаз на меня не поднимала. Видя такую красоту и добродетель, я от безмерной радости словно не помещался в своей рубашке и готов был предпочесть единый миг, проведенный в ее обществе, владычеству над всеми странами мира. Я жил, не зная тревог и сомнений, ибо нет на свете высшего блаженства, чем счастье с красавицей-женой, телом подобной жасмину,
По воле судьбы спустя несколько лет та старушка с ангельским нравом простилась с бренным миром, отошла в мир вечности, отряхнула полы от скверны этого мира и сорвала плоды с древа благоденствия. Неизбежная разлука с этой Женщиной, которая украсила бы собой обитательниц рая, сильно огорчила меня, и без нее те райские сады и упоительный воздух тех мест опротивели мне, я не мог дольше оставаться там и отправился к людским поселениям.
Я поселился в городе, стал встречаться с людьми и водить с ними дела, — ведь мне надо было добывать себе пропитание. Я купил себе лавку и посадил торговать в ней мою солнцеподобную жену, а в помощь ей нанял одну набожную старушку. Старуха эта раньше служила в доме правителя города и славилась честностью, и вот я, оставив жену на ее попечение, отправлялся сам в близлежащие деревни по разным делам. Дел у меня бывало много, частенько я не успевал в тот же день возвратиться в город и проводил ночь вне дома.
И вот однажды я по своему обыкновению попрощался с женой и отправился в деревню. Перед отъездом ко мне подошла та старуха и сказала мне:
— Я женщина старая, я уже немощна и слаба. Мне не под силу управляться с делами по дому и приглядывать за всем. Лучше бы тебе нанять другую женщину, меня же — уволить, — такова воля беспощадного времени.
Я по простоте душевной всецело полагался на добродетель своей жены и поэтому не постиг смысла слов той женщины, в которых был явный намек, и, считая, что без нее невозможно справиться с делами по дому, стал утешать и уговаривать ее, так что она согласилась остаться, а чужой бык продолжал пастись на моем гумне, позоря меня.
В следующий раз, когда я седлал коня для поездки, старуха отозвала меня в сторонку и сказала:
— Эй, глупец! Ты, видно, не подозреваешь о том, что происходит на ниве твоей чести. Ведь она растоптана чужими конями, а ты и не ведаешь, что женщины в своей основе подлы. Если даже жена с виду добродетельна и стыдлива, все равно надобно остерегаться и быть осмотрительным, ведь в этом — залог мудрости. Ты не слышал, как говорят:
Мне не верь, а женам веря, оставляй их под запором, - Закрывает хлев ослиный даже тот, кто дружит с вором [36] .[36] Низами, Шараф-наме, стр. 264.
Как только я услышал слова старой служанки, рассудок вылетел из моей головы, словно птица, а пламя скорби охватило мое нутро. От ярости желчь ударила мне в голову, и я стал умолять старушку:
— О добрая женщина! Ради Аллаха, расскажи мне обо всем. Что случилось? Поразила ли молния бедствия гумно моей чести? Разбилась ли склянка моего доброго имени?
— О глупый юноша! — отвечала она. — Я смыла с себя укоры и отплатила тебе за добро. Не спрашивай больше и не заставляй меня осквернить на старости лет полу моего доброго имени грязью доноса. Ты же охраняй свой товар от воров так, как тебе подсказывает разум.
Выслушав ее, я на некоторое время словно остолбенел, недоумевая, отправиться мне в путь или же остаться дома. Я обратился к помощи всемогущего разума и тогда принял решение: попрощался с женой, сел на коня, погнал его с шумом и поскакал за город. Отъехав немного, я остановился в одном саду и пробыл там весь день до самого вечера, охваченный яростью и скорбью. Каждый миг моя душа плавилась в пламени горечи, а сердце обливалось кровью. Этот день для меня был равен тысяче лет, мне казалось, что вечер никогда не настанет. Когда же, наконец, ночь набросила на горизонты покрывало темноты, то я, лишенный радости и опозоренный, облачился, как нищий, в рубище, вышел пешком из сада, тайком пробрался к своему дому и стал поджидать за стеной, прислушиваясь. Спустя миг мне стало ясно, что разврат бодрствует, а целомудрие дремлет, что благоденствие умерло. От ярости мир в моих глазах потемнел, я задрожал всем телом. Я перелез через стену и вошел внутрь, не выдавая себя шорохом шагов. А во дворе у меня был сад с высокими деревьями, ветви которых густо переплетались. Я взобрался на одно дерево, скрылся там среди густой листвы и ветвей и стал наблюдать за мерзавкой-женой. В середине сада стоял помост. Сейчас он был прибран и разукрашен: на него постелили дорогой ковер, зажгли камфарные светильники, и жена моя, которая славилась целомудрием и добродетелью, взошла на арену разврата и позора. В объятиях любовника, нарядившись, как павлин, она пила кубок вожделения. Перед ними сидела девушка-служанка, наполняла вином кубок и по очереди подавала им. Одним словом, нега и истома, поцелуи и объятия были в разгаре. Подол чести был разорван, словно бутон розы, а злая судьба рассыпала на постели ее благочестия шипы и колючки.
«О великий Аллах! — воскликнул я про себя. — Такая скромная, стыдливая и застенчивая жена, которая даже на луну не могла взглянуть игриво, на солнце не смотрела прямо, так бесстыдно по собственной воле лежит в объятиях чужого мужчины и пьет вино сладострастия… следа совести, ни капли верности!»
Посмотри как не похожи все дороги на земле [37] .Прошла какая-то часть ночи. От бесчисленных кубков вина негодяи лишились разума, и страсть их от жара вина закипела, и любовник протянул к женщине руку, желая удовлетворить похоть. Бесстыдница встала с места и поспешила в дальний угол сада, чтобы приготовить себя, служанка пошла вслед за ней с кувшином воды, а вдребезги пьяный любовник остался на месте дожидаясь.
[37] Хафиз, Диван, стр. 3.
Я счел этот момент самым удобным, незаметно спустился с дерева, пробрался к помосту, тихонько взял меч того мерзавца и одним ударом покончил с ним, а потом положил ему на грудь окровавленный меч, а сам проворно спрятался на прежнее место.
Жена, словно воин, приготовившийся к битве, приблизилась, горя от сладострастия и вожделения, с головы до пят олицетворяя желание. И тут она увидела, что ее любовник недвижно лежит весь в крови с окровавленным мечом на груди, уснувши вечным сном. Увидела она такую картину, и ярость закипела в ней, она с гневом схватила с груди его меч, велела служанке светить ей и стала рыскать, словно безумная, по всем закоулкам сада. Повстречайся ей в этот момент сам Белый див, она, не задумываясь, бросилась бы на него яростно, как Рустам. Но не найдя и следа какого-либо живого существа, она пришла в отчаяние, вернулась к убитому, бросила меч и застыла подле него в горестном изумлении. Наконец она велела служанке принести большой глиняный хум. Разрезав труп любовника на части, она засунула их в хум и зарыла его в саду, а потом стала причитать и рыдать по своему возлюбленному. Затем она вошла в комнату, темную, как и ее счастье, и легла спать. Я же тихонько слез с дерева и снова перепрыгнул через стену на улицу.
Когда Ифлатун дня вылез из хума Востока [38] , когда от утренних лучей озарились светом горизонты, я пришел к себе домой. Жена была в таком горе, что и не опишешь.
— О ты, ради которой я готов принести в жертву душу и сердце! — сказал я. — Почему на твоем розовом лице видны следы уныния? Почему солнце твоего лика затмилось?
— Это разлука с тобой, — ответила она, — так меня удручает. Я не могу даже мига пробыть без тебя, легко ли мне проводить без тебя целые дни?
[38] По преданию, древнегреческий философ Диоген обосновался в бочке. Когда Александр Македонский навестил Диогена и спросил, чего бы тот хотел от монарха, философ попросил властелина отойти в сторону и не загораживать солнце. Здесь эта легенда перенесена на Платона, причем древнегреческая бочка превратилась в хум (большой глиняный кувшин). Кроме того, автор вводит аллегорию, подразумевая под Платоном солнце, а под хумом — небосвод.
Я слушаю ее, а сам думаю: «Слава Аллаху, видел, как ты провела целую ночь, наслаждаясь в объятиях любовника. А теперь хочешь еще обмануть меня и ввести в заблуждение этой ложью!»
Тот день прошел, а на другой день она встала еще более печальной и удрученной, и я обратился к ней:
— Ну вот, теперь мы оба дома плечом к плечу, можем и обняться. Чаша нашего желания переполнена до краев, и мы можем осушить ее. Что же теперь огорчает тебя?
— Ночью я видела страшный сон, — ответила жена, — Вот мне и страшно. Уж и не знаю, к чему он?