Книга оборотней
Шрифт:
Тем временем совершилась казнь Пуату и Анрие: они были повешены и затем сожжены, а пепел развеян по ветру.
В кармелитском храме Пресвятой Девы Марии с большой пышностью были погребены останки высокородного, могущественного и прославленного Жиля де Лаваля, сира де Реца, бывшего советника Карла VII, маршала Франции!
Глава четырнадцатая
ГАЛИЦИЙСКИЙ ОБОРОТЕНЬ
В массе своей жители австрийской Галиции — люди тихие, незлобивые. Евреи, составляющие примерно одну двенадцатую часть населения, выделяются среди них умом, энергичностью и, конечно же, способностью делать деньги, хотя и поляки, то есть мазуры, в этом от них тоже не отстают.
Самой достопримечательной особенностью королевства Валдимир можно считать значительное преобладание числа титулованных особ над нетитулованными. В 1837 году там наблюдалось следующее соотношение: на 32 190 дворян приходилось всего 2076 лавочников.
Число казненных преступников в среднем за год составляло девять человек на четыре с половиной миллиона населения — цифра небольшая по всем меркам, учитывая крайнюю суровость правосудия в этой провинции. Однако именно в среде таких тихих и добродушных людей время от времени случаются самые зверские преступления, к тому же совершают их те, на кого не падает и тени подозрения.
Всего лишь шестнадцать лет назад в Тарновском округе, в Западной Галиции (эта провинция поделена на девять округов), произошло такое, о чем впоследствии светские дамы судачили у каминов долгие галицийские зимы напролет в течение многих лет.
Итак, в графстве Паркост есть деревушка под названием Поломия, в которой только и всего что восемь лачуг да еврейский трактир. Живут там в основном дровосеки, вырубающие в тамошнем лесу ели и доставляющие бревна к ближайшей речке, по которой древесина сплавляется дальше в Вислу. За аренду домов и земельных наделов денег они не платят, но обязаны отработать на землевладельца несколько дней в неделю — широко распространенный в Галиции обычай, чреватый всяческими обидами и притеснениями, если землевладелец требует от арендатора отработки именно в те дни, когда погода благоприятствует пахоте весной или сбору урожая осенью. Конечно, арендатор предпочел бы работать на своем клочке земли в такое время. Провинция небогата деньгами, и землевладельцы таким путем обеспечивают себе арендную плату.
Большинство селян в Поломии прозябают в крайней нищете: иное хозяйство держится на кукурузе, десятке кур да свинушке, разве что не давая умереть с голоду. Летом жители деревни собирают сосновую смолу, для чего с каждого дерева раз в двенадцать лет сдирается кусок коры, чтобы смола по капле стекала в глиняную посудину, установленную между корней. Зимой, как уже говорилось, они валят лес и скатывают бревна к реке.
Поломия не поражает красотой: она затерялась среди густого соснового бора, отчего деревушка выглядит мрачновато. Однако в погожий денек старушки любят посидеть на солнышке перед домом, вдыхая ни с чем не сравнимый запах сосен, чей аромат нежнее прославленных специй с Молуккских островов, ибо этот тонкий запах не угнетает и не подавляет человека, а, напротив, бодрит и радует. Внимая напеву ветра в верхушках сосен, похожему на звуки арфы, бабушки вяжут бесконечные чулки, пока внуки резвятся среди кустов вереска и папоротника.
Ближе к вечеру свою прелесть являет ельник. Лучи солнца скользят меж стволов, окрашивая кору в золотистые тона, или падают на просеку, зажигая ее веселым, оранжевым цветом, который смотрится особенно нарядно на фоне дремучего леса, напоминающего по цвету спелую, сизую сливу. Птицы спешат вернуться в свои гнезда, высоко в небе кречет ловит последний солнечный свет, а веселая белка резвится и скачет среди ветвей, прежде чем устроиться на ночлег.
Солнце клонится к закату, но все еще светло. Из леса доносятся пронзительные крики и шипение дикого кота; шлепает по болоту цапля; аист на трубе шинка пристраивается спать на одной ноге. У-ху — просыпается сова. Прислушаемся — из леса с песней возвращаются дровосеки.
Такова Поломия в летнюю пору, и подобных ей деревушек много раскидано по лесу, на расстоянии нескольких миль друг от друга. В каждой имеется своя пивная, обычно самое вместительное и прочное здание в деревне, а в некоторых есть и свои церквушки, заметные лишь благодаря колокольне.
Трудно поверить, чтобы от этой нищеты мог ожидать щедрот какой-нибудь нищий, и все же несколько лет назад именно в этих местах по воскресным дням у входа в церковь пристраивался один и тот же седобородый попрошайка и собирал подаяние.
Как известно, бедняки жалостливы и великодушны, а потому старый нищий обычно получал несколько медяков, да кто-нибудь из женщин снабжал его нехитрой снедью.
Изредка Святек — так звали нищего — носил по деревням на продажу дешевые самодельные побрякушки и бусы, однако чаще всего выпрашивал милостыню.
Как-то раз после воскресной службы одна из деревенских семей пригласила Святека к себе в хижину, где его угостили пирогом и мясом. В доме было полно детей, и девочка лет десяти привлекла внимание нищего наивным кокетством.
Святек достал из кармана колечко с цветным стеклом и подарил ребенку. Та на радостях побежала хвастаться подарком перед другими детьми.
— Это ваша дочурка? — спросил он.
— Нет, — ответила хозяйка, — это сиротка. Жила здесь одна вдова, потом умерла и оставила девочку одну-одинешеньку, вот я и взяла ее к себе. Господи благослови, одним ртом больше, одним меньше.
— Да, да! Конечно же, Господь благословит вас за доброе дело, ведь Он особенно призревает сироток.
— Девочка премиленькая, и никаких с ней хлопот, — отвечала женщина. — Вы ведь сегодня вечером возвращаетесь в Поломию?
— Да. А! — воскликнул Святек, так как в этот миг девочка подбежала к нему. — Понравилось тебе колечко, красавица? Я подобрал его под большой елью, что растет в лесу слева от церковного двора, там их, может, найдется еще несколько дюжин. Надо три раза обежать вокруг дерева, поклониться луне и сказать «Забой!». После этого обязательно найдешь что-нибудь возле корней.