Книга осенних демонов
Шрифт:
А батусси безразлично смотрели на это из-под глубоких стальных касок и ездили в грязно-желтых «лендроверах». Потому и возгорелся огонь гнева. Потому и столб черного жирного дыма поднялся над Кашиндой и протянулся далеко на северо-запад прямо туда, на разрезающую джунгли дорогу, где вдоль дороги и в русле ручья лежали триста восемьдесят четыре человека из племени гота. Смрад пожара смешивался с резким и тяжелым запахом смерти.
Земба стоял посреди шоссе, калибруя опорную стойку камеры, когда понял, что вот он на своем месте и достиг счастья. В долине господствовали мухи, которые лезли в рот и в глаза, вылетев из серых, искореженных тел гота, зарезанных два дня тому назад. Опираясь о «лендровер» NBC и стараясь не уделать брюки, Дэн Крастинг блевал на асфальт виски и стейком из антилопы, а смрад внезапной смерти облеплял волосы и одежду.
Земба установил штатив, выпрямился, а потом сдвинул ненужный респиратор на шею и закурил «Лаки Страйк». Крицкий склонился над своим магическим ящиком и не отводил глаз от потенциометров, выставляя вперед ворсистую палку направляющего микрофона. Он ничего не хотел видеть. Он хотел быть только ушами мира, а звуки на дороге миссии Мапатано были не такие и страшные. Крицкий регистрировал только нескончаемый вой миллиардов голубых жирных мух, клубящихся в разогретом дрожащем воздухе, безразличное молчание людей в белых касках Красного Креста, которые складывали трупы на грузовик, и ор попугаев.
– Лады, дай поближе грузовик и панораму дороги. Не снимай уж так демонстративно этих солдат, а то сядут на коня. Тот мелкий и без того все время так пялится, будто я выдоил его козу, – произнес Земба в сторону оператора. Ожеховский взвалил камеру на плечо и сплюнул.
– Блин, как я не люблю делать эти хэдлайны. Все одно и то же. Ублюдки на джипах и мертвые детишки. Босния, Газа, Афганистан… к черту это все. С ума эти люди выжили? Что происходит?
– Еще комментарий Стефана, и сматываемся отсюда, – успокоил его Земба. «Африка, – подумал он, – не такая, как я ее себе представлял, но все же Африка. Это одно из самых ужасных мест на Земле, настоящий предбанник ада, но и она лучше офиса». Он знал, что должен быть тут, потому что кто-то должен показывать это новое обличие Африки, искореженное извечной племенной ненавистью и горящим огнем убийства в глазах. Кто-то должен показывать людей, которые специально заражаются СПИДом, потому что белые любят СПИД и больной человек может получить одеяло и мешочек фасоли, пачку чая и сахар. А ведь важно то, что имеешь сейчас, важно одеяло и фасоль на несколько дней, а от СПИДа умрешь через несколько лет. Через несколько лет можно умереть несколько раз, потому что это Африка. Здесь сотни болезней, намного более жутких, чем СПИД, которые убивают за две недели, здесь можно получить по голове мачете, можно получить пулю, можно умереть от голода и жажды. Через несколько лет – это целая вечность.
Когда они возвращались на грязном пепельном «вольво», взятом напрокат в «Маджестике», трупов и горящих КПП уже не было, одна настоящая Африка. Кусты, черные женщины со свертками на головах, замотанные пестрыми платками, обезьяны на деревьях и тощие коровы с гигантскими рогами.
– Есть идея, – сказал Земба, прерывая гробовое молчание товарищей. – Вы видели «Это Америка» или «Шокирующая Азия»?
– Ну и? – неохотно отозвался Ожеховский.
– А что, если сделать такой сериал об Африке?
– Было уже, – одновременно произнесли Стефан и Кжицкий. «Вольво» стал плясать на выбоинах.
– Что значит «было», – ужаснулся Земба. – Что-то, может, и было, но не так. Здесь значительно больше материала, чем могло бы «быть», тут настоящее месиво. Хватит на сто таких фильмов. Вот увидите. – Он удобно уселся на сиденье и закурил. – Африку всегда показывают с двух сторон – или то, что мы делали сегодня, то есть война, карабины и стычки, возможно, с уклоном в нищету, то есть худые дети с мухами на лице, живые скелеты, болезни, и боевых парней из Америки, которые раздают муку или делают всем уколы. Или полнейшая экзотика: антилопы, слоны и танцующие масаи. Тамтамы, Серенгети и весь прочее. А проститутки в Кашинде?! А африканские дискотеки?! А шаманы жужу в городах? А эти целые банды гребаных белых путешественников?! А политики не от мира сего, как хоть бы наш тутошний Жан-Батист Мобуту?! Этого мало?
– Я не знаю, – задумчиво произнес Ожеховский. – Ты здесь главный, но, по-моему, только сбор материала по чему-то подобному – это годы работы.
– Но-о-о! – возразил Земба. – Такое исследование ты можешь сделать, не выходя из «Маджестика». Каждый ребенок в Кашинде за пятьдесят шиллингов покажет тебе такое, что у европейцев глаза из орбит вылезут. Здесь материалы на каждом шагу.
– Может, – сказал Стефан, – но это идея на сериал или полнометражник. Кто ж его купит? Польское телевидение наверняка нет. Слишком дорого.
– «Дискавери», – начал перечислять Земба, – Би-би-си, может, Эн-би-си. «Раи Уно»…
– А ты туда вхож? А у тебя есть там зацепки?
– В «Дискавери» – да. Впрочем, и в «Чамберс» есть производитель. В Токио 12 тоже. Через лондонский офис и этого, как его там… Малачипа.
– Малашита. Ну ладно-ладно, только мне по этому поводу нужно что-нибудь съесть и выпить. Поговорим вечером в отеле.
Ресторан отеля «Маджестик» в Кашинде ассоциировался у Зембы с последними днями господства Батисты на Кубе. Бьющая в глаза колониальная роскошь, пальмы, официанты, танцовщицы и оргия слегка покрытого пылью великолепия, а из окон не так и далеко стрекот автоматов Калашникова в Бетебеле. Охрана на паркинге ходила с луками, чтобы не будить посетителей, а за ограждением сада стояла бронированная машина полиции. Посмотреть, как оголодавшая толпа ввалится сюда, разбивая стекла, переворачивая маргаритки Ливингстона в горшках и швыряя на персидские ковры чаши с плавающими в них композициями из орхидей.
Земба заказал только дыню с датской ветчиной и содовую из банки, а Ожеховский – утку с трюфелями и овощной салат, Стефан – стейк из антилопы гну, Крицкий – какую-то странную жареную рыбу с африканскими овощами. Команда отрывалась за годы голодной диеты на польском телевидении, и Земба ничего не имел против. За полгода неожиданного богатства он успел увидеть столько идиотов, не умеющих использовать прекрасные условия, что почитал за честь обеспечить тех, кого ценил и кто этого заслуживал. Похожее чувство радости он испытывал, когда платил им по-королевски и неожиданно вдруг оказалось, что захоти он репортаж из ада, то команда у него будет. Просто будет, и все.
– Это Эварист Матабеле, – произнес Стефан по-английски. Земба поднял голову и посмотрел прямо в лицо, в проникновенные глаза худощавого негра интеллектуального вида, одетого в классический темный костюм и с бусинками, вплетенными в длинные волосы.
– Здравствуйте, садитесь с нами, – приветливо сказал Земба.
– Матабеле – шаман, – по-польски добавил Стефан.
– Современный шаман – три языка, официальный офис в Кашинде, компьютер и все такое.
– Компьютер не имеет отношения к жужу. У меня консалтинговая фирма. Магия – это серьезная вещь, а компьютер – игрушка, – вдруг произнес Матабеле по-польски. Все остолбенели.
– Я учился в Шецине, – добавил шаман и налил себе воды. Он переждал взрыв смеха, явно довольный произведенным эффектом.
– Ну ладно. Я этого не знал, – простонал Стефан и вытер слезы радости. – Главное, что этот… житель Щецина знает Центральную Африку как свои пять пальцев. Вот, и я, того, размышляю над тем, о чем ты говорил, и думаю, что у тебя есть свой проводник.
– Garcon, comme ca va! – радостно рявкнул Земба. – Виски!
Они протянули друг другу руки. Матабеле сжимал руку по-африкански, непонятным образом щелкая твоими пальцами, когда ладони разъединялись. Когда же пришел черед пожать руку Зембе, ладонь африканца дрогнула, словно между подушечками пальцев проскочила искра. Гримаса страха пробежала по его лицу и пропала, и все стало по-прежнему. Шаман сел и делал вид, что слушает Стефана, но не спускал с Зембы изучающий взгляд.