Книга откровений

Томсон Руперт

–  Конечно, в пределах разумного, - прозвучал из-за ее спины голос Астрид.

Когда он взглянул на Гертруд, то ему показалось, что воздух перед ним заколебался. Сначала он не понял, что это было, но потом увидел волос, который выскользнул из-под капюшона Гертруд - один-единственный волос, плавно опустившийся между ними на золотистую ткань подстилки. Волос (который проплыл так близко от его лица, что он не сразу разобрал, что это такое), упавший всего в нескольких дюймах от его локтя. Разглядывая его, он увидел, что волос рыжего цвета, слегка волнистый, длиной в палец.

Гертруд, казалось, ничего не заметила.

–

 Скажи мне, что бы тебе хотелось, - проговорила она, обдавая его винными парами, - что бы ты хотел получить в награду…

–  Отпустите меня, - сказал он. Она отвернулась.

–  Нет, это не вариант.

–  В пределах разумного, - напомнила Астрид, гася сигарету.

Он все смотрел на рыжий волос - ключ к тайне, свидетельство, вещественное доказательство. Сколько времени он провел в заточении в этой комнате? Пять дней? Шесть? Он уже потерял счет времени. Его привели сюда днем в понедельник. Может, уже наступило воскресенье? Он перевел взгляд на свое тело, которое, казалось, ему уже не принадлежит. Он почти физически ощущал, как его тело теряет упругость. Тело было единственным его календарем, показателем времени, которое измерялось для него в единицах атрофированных мышц, убытков, унижения. Он почувствовал, как у него от отвращения сжалось горло.

–  Ну должно ведь быть что-то, чего бы тебе хотелось, - продолжала Гертруд.

Его легкие были забиты пылью. Он едва мог дышать.

–  Мне необходимо движение, - сказа;! он.
– Мне нужен свежий воздух.

Когда на следующее утро женщины вошли в комнату, он сразу уловил напряжение, которое обычно сопровождает неразрешенный спор. Наверное, они спорили по поводу его просьбы. В их движениях сквозила некая скованность. Он мог видеть под колыханием плащей их локти, бедра, пальцы рук. Следя за тем, как они подходили и выстраивались перед ним, он думал о том, как мог бы представить их движения в хореографии танца. Какую музыку можно было бы подобрать? Звучание резкого диссонанса, передающего их настроение, или медленная, нежная мелодия как элемент иронии?

После того как его руки и ноги были закованы, женщины помогли ему встать. Мод надела ему на голову капюшон. Вернее, колпак - тот самый который ему надевали прошлой ночью, он пах мясом, вином и сигаретным дымом. Его повели к двери. Он, должно быть, выглядел как человек, идущий на эшафот.

–  Это и есть моя награда?
– спросил он.

Им почему-то овладели необычная легкость и игривое настроение. Ему трудно было удержаться от шутливого тона, на который женщины совсем не реагировали.

Они вышли из белой комнаты в коридор. Он знал, что слева - туалет, а впереди, футах в пятнадцати, находится вторая дверь. Этим его познания заканчивались. Он ничего не мог видеть, а все посторонние звуки заглушались бренчанием цепей на руках и ногах при малейшем его движении. Из-за капюшона он не чувствовал свежие запахи. Нужно вычеркнуть из памяти все, что связано со вчерашним банкетом. Труднее всего было почему-то избавиться от застрявших в памяти запахов. Они прошли через вторую дверь и попали в помещение, казавшееся довольно просторным. Наверное, площадка между этажами. Уже что-то новое.

Они свернули налево, прошли шагов десять, повернули направо и остановились. Одна из женщин предупредила его, что начинаются ступеньки лестницы. Он осторожно вытянул ногу, как будто пробуя температуру воды. Кожей рук он почувствовал дуновение

прохладного воздуха. Это ощущение наводило на мысль о сыром подвале. Казалось, что пахнет штукатуркой -запах, который у него всегда ассоциировался с новыми домами, но лестница оказалась широкой и крутой, что говорило о том, что дом этот старый. Хотя женщины и подстраховывали его с двух сторон, ему удобнее было спускаться боком, как на лыжах. Он прошел один лестничный пролет и начал одолевать следующий. Одна из женщин поддерживала его под руку.

Наконец они достигли первого этажа. У него под ногами уже не было коврового покрытия. Наверное, плитка или бетон, догадался он. Вниз на одну ступеньку, несколько шагов, еще ступенька, опять прошли немного. Одна из женщин повернула ключ в замке и толкнула дверь, которая с трудом поддалась, и вот они на свежем воздухе…

Даже через капюшон первый вздох вызвал у него прилив приятного возбуждения. Он уже забыл, что воздух может быть таким насыщенным. Он пах ветром и дождем, землей, черноземом, горьковатым соком растений. Еще он ощущал запах плесени, которым пахнут рамы парника, запах ржавых заклепок на ручке садовой лейки. Потом до него донеслось теплое, песчаное дуновение - очевидно, от кирпичной стены. Помимо всех этих запахов, он различал слабые, но разнообразные запахи города: велосипедные шины, вода в каналах, маринованная сельдь, электрические трамвайные кабели, пиво, разлитое у входа в бар, - и вдалеке, на самой границе обоняния, едкие соленые брызги волн Северного моря, которые бились о берег. Он стоял у двери и дышал. Просто дышал.

–  Хороший сад, - произнес он через некоторое время.

Это была, конечно, только догадка, но по застывшему молчанию женщин он понял, что она верна. Он улыбнулся под покровом колпака. Вдруг он почувствовал себя остроумным и веселым. Несмотря на цепи, на то что он был в руках этой странной троицы, он чувствовал себя хозяином положения. Он покачал головой:

–  Знаете, я думаю, вы сделали ошибку.

Молчание женщин затянулось, он как будто говорил сам с собой, находясь совсем один. В то же время он ощущал, как они обмениваются напряженными взглядами.

–  Вам не следовало выпускать меня из той комнаты, - он еще раз вздохнул полной грудью, почувствовав, как воздух наполняет легкие до краев.
– Вы слишком хороша ко мне относитесь, слишком добры ко мне, - поймав себя на неприкрытой иронии, он добавил: - Я хочу сказать, что это такой риск…

Он подался вперед. Никто его не остановил. Не было произнесено ни слова. Он понял, что стоит на траве. Так приятно было ощущать под ногами ее упругость, то, как трава слегка поддавалась под его ступнями. Трава была мокрой - он чувствовал это через тонкую подошву туфель. Вдруг откуда-то справа послышался звук тормозящего поезда. Всего за два квартала отсюда, ну от силы - три.

–  Во-первых, - продолжал он, - вы не заткнули мне рот, а ведь я могу позвать на помощь, и как знать, может, кто-нибудь откликнется.

–  А ты собираешься звать на помощь?
– это был голос Астрид, бесстрастный и в то же время угрожающий.

Он ее проигнорировал.

–  А еще кто-нибудь с верхнего этажа может меня увидеть, -он запрокинул голову, как бы глядя вверх, - и что они увидят? Трех женщин в черных плащах и мужчину с колпаком на голове, стоящих в сад}' воскресным утром. Зрелище довольно странное, даже для Голландии.