Книга откровений
Шрифт:
Как только я очутился в здании аэропорта, то сразу же разыскал телефон-автомат и позвонил Джульетте. Ее не оказалось дома, и пришлось оставить сообщение: «Я вернулся. Очень нужно тебя увидеть. Позвони мне». Я опять позвонил ей, когда вошел в свою квартиру. На этот раз она ответила. Спросила, как я провел Рождество. Я рассказал, что получил в подарок от родителей полотенце, галстук и три пары носков. Они всегда были безнадежны, когда касалось подарков. Она рассмеялась.
– Может быть, ты и для них являешься тайной, - сказала она.
– Наверное. Вообще-то поэтому я и звоню… -
– Мне нужно рассказать тебе… все, что уже в прошлом.
Джульетта молчала. Я представил себе, как она, опустив глаза, раздумывает над моими словами.
Я спросил, что она делает на Новый год.
– Ах, знаешь, тут разные вечеринки…
– У меня есть идея, - сказал я.
– Давай пойдем на площадь Ньив-Маркт, только ты и я. Они там устраивают фейерверк.
– Знаешь, я никогда туда не ходила. Ни разу, за все годы, что тут прожила. Даже когда была ребенком.
– Ну ты хочешь?
– Да, хочу.
– А как же вечеринки?
– Какие вечеринки?
– спросила она и рассмеялась.
В канун Нового года я вышел из дома в половине девятого. Несколько дней тому назад лед на каналах растаял, и все, что было брошено на него, опустилось на дно, чтобы больше не всплыть. Это было предзнаменованием. Очень странным. Впервые в жизни я стал суеверен. Мне чудились знаки судьбы во всем. Я договорился с Джульеттой о встрече в баре, недалеко от района красных фонарей, и быстро зашагал в том направлении, стараясь прийти первым. Когда я пересекал Марникстрат, кто-то высунул ракету фейерверка из окна проходящей мимо машины и поджег фитиль. На долю секунды автомобиль показался привязанной к дереву ярко-оранжевой веревкой, затем он умчался в сторону Лейдсеплейн, а я стоял и смотрел, как от дерева во все стороны рассыпаются искры -словно брызги с отряхивающейся от воды собаки.
Когда я вошел в бар, Джульетта уже была там, сидела на табурете за стойкой. На ней была новая черная кожаная куртка, короткая красная мини-юбка и черные шерстяные колготки. Она сидела очень прямо, отчего у нее был высокомерный и почти величественный вид.
– Я думал, что приду раньше, - сказал я, подходя к ней. Она взглянула на свои часы и улыбнулась:
– Ты и пришел раньше. Но я пришла еще раньше. Вместо обычного троекратного поцелуя в щеку я наклонился и поцеловал ее в губы. Они оказались мягче, чем запомнились мне, и сладкими от горячего шоколада, который она пи ла. Я выпрямился. Она выглядела удивленной и заинтересо ванной; улыбка продолжала блуждать на ее лице.
– Я скучал по тебе, - сказал я, - действительно скучал. Мь так давно не виделись.
– Я выгляжу прежней?
– Красивее, чем когда-либо.
Я заказал виски и облокотился на стойку рядом с ней, чувствуя, что ее нога касается моей.
Лица людей вокруг светились внутренним светом. Последняя ночь уходящего года.
– Что у тебя там?
– спросила Джульетта, прикасаясь к моему рюкзаку.
Я протянул рюкзак ей:
– Посмотри сама.
Она развязала шнурки, засунула внутрь руку и вытащила бутылку шампанского.
– Это для нас? Я кивнул.
– На потом. К полуночи.
Она снова опустила в рюкзак руку, и на этот раз вынула маленький белый сверток, перевязанный серебряной ленточкой.
– Это для тебя, - сказал я.
– Подарок.
Наверное, это было совсем не то, что она ожидала. Я наблюдал, как она развязывает ленточку, разворачивает бумагу. Внутри была маленькая квадратная коробочка. Она открыла крышку, там лежала серебряная цепочка, продетая в монету. Это была та самая монета в два с половиной гульдена, которую я бросал на лед канала и которую она повела меня искать. Мне было интересно, поймет ли она, что я имел в виду, даря ей эту монету. Я надеялся, что поймет. Я наблюдал, как она разглядывает подарок, который, поблескивая, свернулся клубком на ее ладони.
– Ты доверяешь мне, - сказала она.
Хотя до площади Ньив-Маркт было совсем недалеко, у нас ушло двадцать минут на то, чтобы добраться туда, и по мере приближения толпа становилась все гуще. Кто-то зажег гирлянду петард, длиной почти в пять метров, и все разбежались в разные стороны. Джульетта крепче сжала мою руку, когда мы тоже прижались к стене. Петарды по очереди взрывались, гирлянда извивалась по узкой улочке под аккомпанемент громких хлопков наподобие автоматной очереди, затем опять нахлынула толпа, послышались смех, шутки, все кругом пили, и вот мы оказались на площади…
Настроение у всех было праздничное, шумное. Складывались огромные костры из всего, что попадалось под руку: картонных коробок, сломанных стульев, ящиков из-под фруктов, даже притащили небольшую лодку. Мы прошли мимо двух мужчин, на которых были надеты гигантские, раскрашенные головы из папье-маше. Мы видели девушку на ходулях, шествующую в облаке дыма. Воздух сотрясался от постоянных вспышек фейерверка и треска петард, которые кружились в воздухе, почти задевая веселящихся людей.
Мы присели у фонтана и открыли бутылку шампанского.
– У меня есть немного травки, - сказала Джульетта.
Она вытащила из кармана самокрутку, зажгла и передала мне. Я вдохнул дым в легкие и задержал его.
– Смотри, - сказал я.
С того места, где мы сидели, можно было видеть двух трансвеститов, одетых один в черное, а другой в белое длинные бальные платья. Экстравагантные парики восемнадцатого века, с тяжелыми локонами, спускались им на спины, а, судя по тому, как они, пошатываясь, семенили по булыжникам, туфли у них были на высоченных каблуках, не меньше десяти сантиметров. Они перекликались хриплыми голосами, отпуская неприличные шуточки и непрерывно гримасничая под слоем театрального грима. Место, на котором они устроили представление, было огорожено маленькими керосиновыми лампами.
Джульетта улыбнулась:
– Они замечательные.
Мы встали и подошли к ним. Трансвестит в черном платье пил из горлышка шампанское, а другой, в белом платье, пускал кольца сигаретного дыма и приставал к мужчинам, которые смотрели на него. Они по очереди зажигали фейерверочные ракеты, которые стояли на земле вокруг них.
Когда я передал шампанское Джульетте, к ней подлетел трансвестит в черном. Вблизи его платье было похоже на обугленную газету. Мне показалось, что если дотронуться до него, то оно превратится в прах.