Книга про Ваську, не кота, а девочку, немного про кота и много про её родных и друзей

Глава I. Июнь. Новый дом.

День выдался жизнерадостный. На шелестящих зелёных бульварах шумели воробьи и глухо переговаривались голуби. По бесконечному незабудковому небу тут и там были разбросаны ромашковые лепестки облаков. Хулиганистое солнышко горело жёлтой сердцевиной, гляделось в окна высоких домов, отражалось от только что опрысканного поливальной машиной асфальта, заставляя едущих по нему водителей морщиться и улыбаться.

Одним из таких весельчаков поневоле (хотя, почему поневоле? Как раз наоборот, в силу собственной воли и неунывающего характера!) был уже не совсем молодой, но ещё совсем не старый бородач с добрым взглядом и смешной надписью «Зю» («ом» – примеч. автора) на

– Что же мы творим?! – всплеснула руками сидевшая рядом с водителем женщина с кучерявыми каштановыми волосами. Лицо её было худым и бледным, словно его нарисовали на узкой полоске бумаги, а затем вырезали, забыв раскрасить. – Мы совершаем сумасбродную ошибку! Ты ведь знаешь, как тяжело найти общий язык с моей мамой.

– Тысячу раз всё проговорили, Улечка, – терпеливо вздохнув, начал Филипп.

Их круглощёкая, румяная, в противовес маме, шестилетняя дочь Васька, хоть была вмурована в стену разнокалиберных коробок и придавлена исполинским фикусом в кадке с подписью «Витёк», встрепенулась на заднем сидении. Она живо представила, как было бы неудобно и неприятно, когда б у мамы с бабушкой появился длиннющий розовый общий язык, соединяющийся посередине. Говорить с его помощью ни для кого из них оказалось бы невозможным. Хотя… это, пожалуй, плюс.

Мечты унесли девочку в мир, в котором она одной рукой ест варенье из припасённой на зиму банки уже летом, а на другой сушит накрашенные маминой губной помадой ногти. И никто не произносит ни слова упрёка. Даже если очень хочет – ха-ха!

Правда, тогда взрослые не смогли бы ничего съесть и, скорее всего, умерли бы с голоду. Этот минус, увы, перевешивал привлекательные предыдущие доводы. Васька огорчилась и вернулась в реальность.

– В стране кризис, люди не устраивают столько праздников, сколько раньше. Моя зарплата упала. Да и тебя… сократили из редакции, – отчего-то смущённо и виновато продолжал папа, хотя здесь он был совершенно ни при чём. – Снимать квартиру и одновременно выплачивать ипотеку мы больше не можем. Надо чем-то жертвовать. Перекантуемся пока на даче. Это же всего на год, не больше. Пролетит – не заметишь! А там въедем в новую квартиру, только свою, только нашу, заживё-ём! – он широко улыбнулся в пшеничные усы и мечтательно зажмурил глаза.

– Да вот же она, наша маленькая река! – возбуждённо закричала Васька. В кусочке окна между торчащими лыжами и пыльной, явно ни разу не распакованной коробкой «ВАЖНОЕ. 2000 ГОД», показались высокий жираф подъёмного крана и разноцветный фасад недостроенного дома.

За ним – девочка помнила, но не могла увидеть с дороги – простирался сосновый лес и плескалась крошечная речка Пичужка. Папа смог бы переплыть её в несколько гребков. Мама же с категоричным видом утверждала, что купаться там стоит лишь тем, кто хочет стать человеком-рыбой со спинным плавником и жабрами. (Слишком утончённая для «Бэтмена» и «Человека-паука», своей характеристикой она думала раз и навсегда отвадить Фила с Васькой от воды. Нет, правда, как можно считать себя образованным человеком, не прочитав ни одного комикса?)

Тем не менее, несмотря на мелочи, новый подмосковный район получил гордое название «У реки». И – не придерёшься – вполне законно.

– Вот именно, маленькая река! – с энтузиазмом подхватил папа. – А у бабушки река будет большая! Я наконец-то с удочкой посижу. Новые снасти себе купил, японские. Дороги-и-и, – не удержавшись, он кинул через плечо исполненный нежности взгляд, попавший в дочку, но предназначавшийся явно не ей. – Да и жить теперь всё равно будем близко!

Ульян, гляди на вещи позитивней! Здоровье поправишь. А то спишь плохо, голова болит и нервишки… совсем расшалились. Потом снова постоянную работу найдёшь. А мама твоя нам помогать сможет! С Васькой вот будет оставаться!

От этой мысли и без того кислая женщина скривилась как от засунутого в рот целиком лимона, а девочка заныла:

– Не хочуууу с баааабушкой… лучше бы я в свой саааадик ходила… как раааньше…

Тут Василиса загрустила не на шутку. С детским садом возле дома её связывало многое: пламенеющие по осени клёны, в которых играли в прятки, зимние крепости, украшенные специально замороженным разноцветным льдом, посадки свежей зелени в теплице по весне, всегда бодрый и без шапки, несмотря на залысины, охранник Санпалыч, две воспитательницы (одна беленькая, другая чёрненькая, но обе любименькие!) и, конечно, её группа, 25 ребят, с которыми за 3 года жизни было съедено сто пудов соли, снега, песка, травы и один большой червяк.

Да, сколько чудесного случалось! То есть, по-честному, всякое случалось. Но чудесного всё же больше. А теперь что у Васьки от всех от них осталось? Воспоминания и фотографии в мамином телефоне. Правда, есть ещё настоящее супер-пупер-сокровище – это папа, молодец, придумал! – майка-незабывайка.

В последний день занятий девочка пришла в садик в специально купленной белой футболке и с набором маркеров, которыми можно писать по ткани. Представляете, ребята рисовали прямо на Ваське! Кто умел, тот буквы выводил, имена свои на память, а кто нет – от души калякал маляки и чертил черт-те-что. Получилось здорово… нет… не-за-бы-ва-е-мо!

Мама поклялась незабывайку ни при каких обстоятельствах не стирать, а папа разрешил носить с собой в рюкзаке. Чтобы, если память вдруг где-то заблудится, достать дорогую сердцу вещь и сразу вспомнить обо всех дружеских проделках.

– Да, на даче старых друзей с нами не будет, – грустно вздохнула Ульяна, ласково посмотрев на дочку и прочитав её мысли, как откуда-то умеют все мамы.

– Зато будут новые! – немного чересчур воодушевлённо возразил Филипп. – Новые друзья, погода, природа, целый огромный неизведанный мир! Девочки мои, вам понравится! Да вот мы уже и приехали.

Автомобиль сбавил скорость, свернул на неасфальтированную дорогу и слегка закачался из стороны сторону, поднимая клубы пыли.

Впереди тянулся ржавый сетчатый забор, пытаясь сдержать величественный лес, который разорвал бы его, как ниточку, едва пожелав выбраться наружу. Посередине висела полосатая колбаска шлагбаума, за которой виднелись сплошь поросшие зеленью дачные домики разных форм, цветов и размеров.

Из крошечной избушки на въезде вышел старичок таджик с лукавыми морщинками вокруг глаз, спросил, к кому прибыли, и указал направление: следующий же участок. Да Зюнечкины и так это знали.

Хотя, по правде говоря, саму бабушку Васька знала не слишком-то хорошо.

Во-первых, до недавнего времени та всё время работала, руководила и заниматься внучкой ей было попросту некогда. Когда же она всё-таки вышла на пенсию, разом вдруг продала московскую квариру, купила загородный дом с огородом и с головой ушла в грядки. А во-вторых, и, пожалуй, в главных, мама с бабушкой встречались нечасто, потому что никогда особенно не ладили.

Оттого-то, завидев свою мать на подъездной дорожке, Ульяна вытянулась в струну, закрыла глаза и глубоко-глубоко вздохнула, словно перед прыжком со скалы в бездонное бушующее море.