Книга Пыли. Тайное содружество
Шрифт:
– Ох, видите ли… даже не могу сказать, плохо или нет. У меня в голове все перепуталось. Все случилось так быстро… Если деньги, на которые я жила, действительно закончились, как он сказал, тут уж не поспоришь. Я ведь ничего толком не знаю, кроме того, что от него услышала. А… Малкольм сказал вам, как меня выставили из комнат?
Она в первый раз назвала его Малкольмом, и вышло немного неуклюже.
– А как же. Гадкий поступок, низкий. Колледж богат, как Али-Баба. И никакому студенту твои комнаты, конечно, не нужны. Подумать только, выгнать девочку из квартиры,
– Ну, он там главный, а я… Не знаю. Все так сложно. У меня все как будто ускользает между пальцами. Думала, я себе лучше представляю положение дел.
– Оставайся у нас столько, сколько захочешь, Лира. Места много, да и мне лишняя пара рук никогда не помешает. Девушка, которую я собиралась нанять на Рождество, отправилась работать к Босуэлу, ну и скатертью дорога.
– Я работала там две зимы назад. Ни сна, ни отдыха.
– Все думают, что там так шикарно: духи, притирания и всякое такое, да только за всем стоит адский труд.
Лира вдруг сообразила, что, когда работала у Босуэла, она наверняка продавала и то, что было изготовлено на фабрике отца Мириам – но с Мириам она тогда знакома не была знала и потому не обратила внимания. Весь мир студенческих дружб и приятельств, вся мирная, скромная жизнь колледжа Святой Софии казались ей теперь далекими и какими-то ненастоящими.
– А теперь давайте-ка я вам с посудой помогу, – сказала она и вскоре была уже по локти в мыльной воде, чувствуя себя почти как дома.
Ночью Лире снился сон. Она увидела кошку на залитом луной газоне. Сначала это ее совсем не заинтересовало, но потом, вздрогнув так, что едва не проснулась (и уж точно разбудила Пантелеймона), Лира узнала Кирьяву, деймона Уилла. Кошка подошла к ней по седой от луны траве и потерлась о руку, которую Лира ей протянула. Уилл даже не подозревал, что у него есть деймон, пока ее не оторвали у него от сердца на мертвых берегах – как от Лиры оторвали Пана. Лира словно вспоминала то, что случилось в ином времени… или, может быть, в будущем – и важность всего этого захлестнула ее с головой, как приливная волна, столь же мощная, как и радость, которую они делили когда-то с Уиллом. Красный дом из дневника тоже возник во сне, и теперь она знала, что находится внутри! Знала, зачем ей туда нужно! Знание это было неотъемлемой частью всего, что она знала. Лире-во-сне казалось, что они только вчера странствовали вчетвером в мире мулефа, и это время было окружено, пропитано такой любовью, что она заплакала, не просыпаясь, и проснулась на подушке, мокрой от слез.
Пан смотрел на нее. Он был совсем рядом, но ни слова ей не сказал.
Лира попыталась запомнить всё, что видела, каждый образ из сна, но греза растаяла за секунды. Осталась лишь любовь – острая, пьянящая, пронизывающая все вокруг.
Малкольм позвонил в колокольчик у двери Ханны.
Две минуты спустя они сидели вместе у огня, и он рассказывал ей про убийство, бумажник, рюкзак и про Лиру в «Форели». Ханна слушала его, не перебивая. Малкольм превосходно пересказывал
– А что у тебя в сумке? – деловито спросила она.
– Так. – Он поставил сумку между колен. – Сначала бумаги. У меня не было времени посмотреть их как следует, но сегодня ночью я их все сфотограммирую. Далее две книги. Вот эта, анатолийская, по ботанике. И еще одна.
Ханна взяла вторую. Скверно переплетенная и неумело отреставрированная; бумага грубая, хрупкая; типографский набор непрофессиональный. Ее явно много читали: обложка засалена, некоторые страницы – с загнутыми углами, на многих – карандашные пометки на том же языке, что и основной текст.
– Похоже на стихи. Но язык непонятный, – сказала она.
– Это таджикский, – пояснил Малкольм. – Эпическая поэма, называется «Джахан и Рухсана». Прочесть целиком я не могу, но название разобрал.
– А вон там что за бумаги?
Это был дневник доктора Штрауса с описанием путешествия через Карамаканскую пустыню.
– Полагаю, здесь скрыт ключ ко всему, – сказал Малкольм. – По дороге сюда я заглянул в «Ягненок и флаг» и прочел эти записки. Ты тоже прочти. Много времени это не займет.
Ханна, сгорая от любопытства, взяла пачку страниц.
– Так ты говоришь, бедняга был ботаником?
– Завтра схожу в Ботанический сад. Посмотрим, что они мне скажут. В рюкзаке было несколько флакончиков – вот они – и коробочек, вроде бы с семенами.
Ханна взяла бутылочку, посмотрела на свет, понюхала, попыталась разобрать этикетку.
– Ol. R. tajikae… Ol. R. chashmiae… Не так-то просто разобрать. Ol. – это наверняка oleum, масло. R. – вероятно, роза.
– Вот и я так думаю.
– А это семена? – она потрясла одну из коробочек.
– Надо полагать. У меня не было времени открыть.
– Ну, так давай посмотрим.
Крышка оказалась тугой, с ней пришлось повозиться. Наконец, Ханна высыпала в ладонь содержимое: пару десятков мелких семян, неправильной формы и серовато-коричневого цвета.
– R. lopnoriae… – прочитал Малкольм на крышке. – Это интересно. Узнаешь?
– Должно быть, семена розы, хотя я, конечно, могу и ошибаться. Но выглядят как роза. А что тут интересного?
– Название вида. Вообще, ботаник, у которого рюкзак набит семенами, – в этом нет ничего необычного… Я что-то пытаюсь вспомнить, вот только никак не могу понять что. Похоже, это может заинтересовать «Оукли-стрит».
– Вот и я так думаю. Увижу Гленис в субботу на мемориальной службе по Тому Надженту и поговорю с ней.
– Отлично, – кивнул Малкольм. – Но об убийстве и краже лучше не упоминать. Ханна… что тебе известно про Лобнор?
– Это озеро? Или пустыня? В любом случае это где-то в Катае. Никогда там не бывала, но слышала название несколько месяцев назад в связи… с чем же?