Книга сказочных перемен
Шрифт:
Час от часу не легче! Сюня проснулся во мраке. Только Луна светила через подоконник. Сам он лежал на том же месте, где вечером сидела дряхлая Лягушка. Нигде не было ему покоя от Единорога! И не будет – это уже ясно. Он встал, подошел к окну, высунулся и крикнул: «Сестрица Лягушка! Явись, сделай милость!»
Прыг – и Лягушка оказалась на подоконнике.
– Что, – говорит, – неужто собрался в дорогу?
– Ага, – отвечает Сюня. – Попроси Орла, пусть отнесет меня во дворец.
– Хорошо, – кивает Лягушка, – попрошу. А помнишь ли, что он про еду
– Что?
– Ну, да он сам тебе скажет, когда утром прилетит.
– А сейчас нельзя?
– Орлы ночью не летают, они дневные. Так что подожди.
– Что же мне пока делать?
– Вот тебе на! А как же ты раньше жил? Вот что: собери себе вещей в дорогу, а потом убери в доме, да чисто-чисто, и даже полы вымой.
– Так я ж улетаю.
– Вот как раз потому. Так надо. Давай, не ленись. А на восходе жди Орла. – И Лягушка вмиг исчезла на черной земле.
Сказано – сделано. Всю ночь в доме шла уборка. На рассвете прилетел Орел:
– Здравствуй, добрый молодец! Аль в путь собрался?
– Да все туда же, во дворец Единорога.
– Добро, я тебя отнесу. Чем кормить меня будешь?
– А что тебе нужно?
– Я, в принципе, падалью питаюсь. Отжившей всякой дрянью. Хватит для меня сначала твоего трусливого сердца.
– Как так – трусливого сердца? Может, у меня другого и нет?
– Может, и нет, это меня не касается. Полетишь?
Поразительно, что отчаянье делает с самым тихим чучелом! Сюня сказал:
– Полетим!
И они полетели. Время от времени Орел опускался на землю и клевал Сюнино трусливое сердце. Вначале было очень страшно. Потом стало все равно. Потом после долгого перелета Орел сказал:
– Больше нечего есть. А лететь еще далеко.
– Чего же ты хочешь?
– Твои глупые мозги.
– А может, у меня других и нету?
– Может, и нету. Меня это не касается. Полетим?
И они полетели. Время от времени Орел опускался на землю и клевал Сюнины глупые мозги. Вначале Сюня старался следить, что он забывал после каждого раза. Потом стало все равно. Потом после долгого перелета Орел сказал:
– Больше нечего есть. А лететь еще далеко.
– Чего же ты хочешь?
– Твое дурацкое имя.
– Но у меня ведь другого нету!
– Может, и нету. Может, и есть. Меня это не касается. Летим?
И они полетели. Время от времени Орел, прямо в воздухе, клевал Сюнино имя. Почему-то имени было жальче всего. Вначале. А потом стало все равно.
Он как будто заснул и проснулся от «Эй!» Орел садился на крышу дворца, отливавшего серебряным светом.
– Давай, иди, – сказал Орел.
– Ага, – сказал парень.
– Мой тебе совет, – добавил Орел, – лезь через дымовую трубу. Не спеши себя обнаруживать. Осмотрись, где ты
– Хорошо. Спасибо, Орел. Спасибо, пожиратель падали! Можно, я тебя расцелую? – и не дожидаясь ответа, он обнял Орла и поцеловал.
Потом Орел взмыл в воздух, сделал прощальный круг и исчез. Оставшееся на крыше полезло в дымовую трубу.
Ох, и черно было там! Черным-черно по-черному! Он скользил вниз по трубе, нельзя было слишком быстро, он тормозил, прижимаясь к стенкам, и весь покрывался черной копотью. Он так долго скользил вниз, что начал думать, уж не в подвалы ли какие-нибудь его ведет. Но вот, наконец, он уперся ногами в кучу золы и понял, что оказался в камине.
– Эй! Разведи-ка камин! – раздался громовой голос.
– Да ну, и так тепло! – ответил ему женский. Это был голос Малавы, точно!
– Сейчас принесу дрова, сам разведу!
Видно было через каминную решетку, как прошел через комнату огромный Единорог и вышел за дверь. А потом стала видна Малава, что-то шьющая в уголке. Но какая она была маленькая! Ростом вполовину меньше, чем раньше, уж это точно.
– Эй, Малава! – зашептал голос из камина.
Она подошла и изумилась:
– Ой, а кто это такое черное страшило? Негра ты? Или кто?
– Да я же, – мямлит он, – я же…
Хочет он сказать свое имя и не может – нет у него теперь имени!
Тогда он ей говорит:
– Девица, милая! Приюти меня, не оставь в обиду! Попал я в беду, а коли выберусь – оплачу тебе добром.
– Она засмеялась:
– Ишь ты какая, Негра, шустрая! Ну, полезай в ведро с бельем, а то муж сейчас камин затопит!
– «Муж? – про себя поразился пришелец. – Вот ведь ерунда какая!»
Но залез тихонько в ведро, Малава прикрыла его сверху какой-то одеждой. Только прикрыла – в комнату заходит Единорог.
– С кем ты разговаривала, женюсик? – спрашивает он.
– Сама с собой, сама с собой, – отвечает ему Малава.
Стал Единорог разводить огонь, а сам разговаривает:
– Ты мне лучше скажи, чего вы все здесь у меня ростом уменьшаетесь. И ты порядком укоротилась, а уж родители тают как свечки. Что за ерунда? Что за болезнь такая?
– И я не знаю, – ответила Малава, – и ты не поверишь.
И так, слово за слово, прошел у них вечер, настала ночь.
Ночью черное чучело вылезло из ведра с бельем и прокралось в коридор. Он стал ходить и заглядывать во все комнаты: искал родителей Единорога. Но на том, первом, этаже их не было. И на втором – не было. А на третьем была только маленькая каморка под самой крышей – и вот в ней-то, через замочную скважину, он разглядел двух старичков, и были они ростом с садовую скамейку. И были это его папа с мамой, как он и ожидал.
Тогда он спустился вниз и услышал там женский плач. Смотрит – сидит Малава у печки, склонилась над шитьем, и мочит его слезами, и оно уже не впитывает влагу. Он подошел к ней.
– Эй! Кто здесь? – подняла голову Малава. – А, Негра. Слышишь, ты уходи отсюда. Неспокойно в этом доме, не будет тебе здесь приюта. Давай, я тебе еды на дорогу соберу. – И она встала.
И вдруг оказалось, что они примерно одного роста, хотя, когда он вылезал из камина, он был больше ее раза в два. Малава тоже заметила это.