Книга скорпиона

Уэнски Майкл

Метатель шагал по дворцу и в который раз отмечал про себя безвкусие убранства: роскошно и бездарно – истинно в восточном стиле. Для него, воспитанного учителем греком – представителем народа, обожествлявшего гармонию⁸, было неприятно видеть это месиво ярких красок, золота и разноцветья камней. Пустой ветер!

Мужчина вошёл в небольшую светлую залу, уселся на богато застланное ложе и стал ждать. Начинала болеть голова, и он с усилием потёр кулаками виски. «Он будет, будет здесь, – обречённо подумал Метатель. – Я скажу ему, что всё бред. Уеду – в Рому на бои слонов, или в Грэкию, но только весной, когда нет жары, и Флора⁹

улыбается в каждом цветке…»

– Ave¹⁰, Хранитель.

Голос Маркуса разбил тишину на сотни осколков и те обрушились на Понтиуса Метателя жестоким дождём.

– Ave, Посвящённый.

Маркус вразвалку прошёл к ложу и демонстративно развалился на нём.

– Зачем ты пришёл? – сдержанно, на правах старшего, начал Метатель.

Маркус выждал театральную паузу и сообщил:

– Я нашёл его. Он здесь, где-то близко. Мальчик из варваров. Ему лет десять…

– Бред, – оборвал его Метатель.

– Я видел его… другим зрением.

– Ты говорил со вторым Хранителем? – спросил Метатель и, не дожидаясь ответа, обрубил: – Он всё врёт. Неспящие больше не посылают своих братьев к нам, так сказано в книгах.

Он приставил взгляд как гладиус¹¹ к горлу Маркуса и жёстко произнёс:

– Нельзя найти ключ к тайне, которой нет.

Маркус по-собачьи ожесточённо воззрился на собеседника. Тот покусился на его Цель, на то, что давало ему жить, творить, оправдывало перед собой всю его внутреннюю грязь и поступки.

– Это ты врёшь, причём сам себе! А я буду искать его! – проорал Маркус и рывком поднялся с ложа.

Метатель устало покосился на него и тихо сказал, чтоб тот ушёл. Маркус старательно изобразил презрение и зашагал прочь.

– Менглу, что это? Это свет?

Малыш, щуря странные большие глаза, указывал ручонкой на солнце.

– Да, Иешуа, это свет.

– А что там, в свете?

– В свете Бог.

– А почему Бог не спустится сюда, чтобы все были в свете?

– Потому что он спит.

– А зачем Богу спать?

– Он ждёт Великой Весны, которая наступит на земле. Тогда он проснётся.

– А когда наступит Великая Весна?

– Когда погибнет последний человек.

– Но мы ведь тоже люди, значит, мы погибнем?

– Нет, Иешуа, мы переродимся и уйдём на небо, чтобы тоже спать…

– Просыпайся, Маркус. Не спи.

Мужчина открыл глаза. Над ним склонилась обнажённая смуглая девушка и лёгкими движениями пальцев разглаживала две наметившиеся морщины у него на лбу. Маркус сонно улыбнулся и почти ласково процедил:

– Пошла вон, Арьйи.

Девушка улыбнулась как от похвалы, поднялась с ложа и, прикрыв наготу гиацинтовым покрывалом, вышла. Маркус проследил за ней взглядом – хороша… Интересно, сколько брала за ночь? Ему она никогда не говорила, а на его расспросы твердила одно: «Маркус, я твоя». «Святая шлюха та, что умеет искренне врать», – как говорит Понтиус Метатель.

Маркус перекатился на другой край ложа, встал, натянул на себя выстиранную, приятно пахнувшую розовым маслом тунику. Домишко, что он снимал для себя и для Арьйи находился в южной части Верхнего города¹². Рядом стоял двухэтажный особняк работорговца Йуду. Ещё тут был небольшой сад. На одном из деревьев сидел медный змей. Местные чтили его как святыню, излечивающую от змеиных укусов. По преданию когда-то давно эгиптский колдун, приведший сюда йудеев, однажды сотворил такого же¹³. И потемневший от времени змей, и старое дерево были неказисты и убоги, и Маркус часто повторял, что велит срубить уродину, вместе с сидящим на ней червяком, когда Метатель получит должность прокуратора или префекта провинции. Сам Маркус с недавних пор ходил в префектах городской стражи и уже успел прославиться, круто расправившись с пойманными кинжальщиками¹⁴. Их заставили драться на арене, на виду у нескольких тысяч согнанных на трибуны зрителей деревянными мечами против железа сотни романских солдат. Тогда погибло много людей. Маркус лично участвовал в резне. Город запомнил нового префекта стражи и дал ему кличку Кровник. Нынешний прокуратор Гратус был стар и почти не выходил из своих покоев – боялся заговора, а его помощники были заняты воровством да сведением счётов, так что Маркусу никто не мешал. Но где-то там, на севере жил мальчик, обречённый быть богом и Маркус должен был найти его, чтобы познать себя…

Арьйи вошла, как всегда, почти бесшумно. В руках – большой поднос: хлеб и кувшин с молоком.

– Кровник, я принесла поесть.

Лицо Маркуса дёрнулось.

– Не называй меня так.

– Как хочешь.

Она поставила поднос на круглый тёмный столик рядом с ложем.

– Ешь.

– Я не хочу.

Она встревожено посмотрела на него:

– Ты обиделся? Забудь.

Её прохладная рука легла на его плечо:

– Маркус…

– Свидимся, Арьйи. Мне пора.

Он застегнул пряжку тяжёлого легионерского пояса с гладиусом, взял в руки плащ и ушёл.

Арьйи села на ложе и задумалась. Маркус в последнее время был сам не свой, твердил что-то непонятное. И эти слова, брошенные как игральные кости: «Боль, поделённая на двоих становится любовью»; даже не сами слова, а то выражение лица, с которым Маркус их произнёс. Тогда он был похож на мертвеца.

– Менглу, а если воин вынет меч из ножен, он не может вложить его обратно, не обагрив его кровью?

– Нет, Иешуа, не может.

– А если крови нет.

– Тогда он должен обагрить его своей кровью.

– Но это же больно.

– Боль – это способ забыть то, чего нельзя помнить.

– Я забыл, Менглу

– Значит, ты вспомнишь снова.

Они встретились в пустыне, днём, на перекрёстке у камня с полустёртой процарапанной кем-то надписью VITA¹⁵. Четыре тёмные точки на жёлтом полотне. Начиналась песчаная буря. В воздухе носились миллионы песчинок. Они забивались в складки одежды, в уши и больно секли по глазам. За мальчиком стояли двое. Одного Маркус знал – это был второй Хранитель. Во время своих видений романец представлял себе его иначе, старше, с более резкими чертами лица. Впрочем, и сейчас определить возраст Менглу было сложно. Рядом с ним стояла молодая женщина. «Кажется из местных», – подумал Кровник. Её глаза бессмысленно и блаженно блуждали по земле. Лицо было наполнено трагической красотой.

Маркус опустился на колени и сравнялся с мальчиком в росте – так он лучше видел его лицо. Иешуа внимательно посмотрел на Кровника. Тот почувствовал, что раскрывается перед мальчиком, как книга. Иешуа начал говорить:

– Ты болен. Ты хочешь покоя, но получаешь розги. Ты бьёшь ими других людей, а сам остаёшься нетронутым. Ты мёртвый внутри и холодный снаружи. Ты – столб в солнечных часах; по тебе следят за временем, но время вечно, а ты нет. Ты никогда не будешь неправ, но солнце когда-нибудь закатится, и ты погрузишься во тьму. Тебе нерадостен свет, тебе ненавистна тьма. Ты хватаешься за жизнь, но не находишь в ней смысла. И ты уходишь. Ты будешь счастлив, если позволишь себе не уходить, а остаться.