Книга сновидений (антология)

Борхес Хорхе Луис

Родерикус Бартиус

Домашние сны

Латинский писатель V века Амбросий Теодо-сий Макробий, автор «Сатурналий», написал пространный комментарий к "Сну Сципиона" (Цицерон, "О государстве, глава VI), где рассматривает систему правления в Риме в первой половине I века до н. э., а также описывает платоническую и пифагорийскую космогонию. Макробий предостерегает от обычных, или домашних, снов, являющихся отзвуком повседневной жизни — любви, трапезы, друзей, врагов, нарядов, денег, — снов, которые нет смысла толковать; в них отсутствует божественное дыхание, одушевляющее великие сны. В XIII веке Альберт фон Болыптедт (7-1280), более известный под именем Св. Альберт Великий, первым попытался в рамках схоластики примирить греческую философию с христианской доктриной; в Париже его учеником был Фома Аквинский. В своем трактате "О душе" последний, вслед за Макробием, говорит о ничтожности меньших снов и великолепии снов, одушевленных божественным дыханием. Альберт был великим путешественником, интересовался свойствами минералов, элементов, животных и метеоров, а в его "Трактате об алхимии" чувствуется привкус магии. Тем не менее, он стал епископом Ратисбоны, но впоследствии отказался от сана, чтобы возобновить свои странствия. Как и любой учитель, он мечтал, чтобы его лучший ученик оставил его позади, если не в знании, то хотя бы во времени. Этим мечтам не суждено было сбыться. И после смерти Фомы Аквинского (1274) вернулся в Париж, чтобы прославить свое учение.

Родерикус

Бартиус, "Люди выдающиеся и люди заурядные" (1964)

Сэмюэль Кольридж

Доказательство

Если бы человек во сне оказался в Раю и получил цветок в доказательство того, что он там побывал, и если бы, проснувшись, он обнаружил этот цветок в своей руке… что тогда?

С. Т. Колридж

Джузеппе Унгаретти

Повторяющийся сон

Вот темный Нил вот гибкие морены в воде играя плещут вереницей

И все исчезло

Джузеппе Унгаретти, «Изначальное» (1919)

Тит Лукреций Кар

О природе снов

И, наконец, когда сон дремотою сладкою свяжетЧлены, и тело лежит, безмятежным объято покоем,Все-таки кажется нам, что мы бодрствуем будто, и членыДвижутся наши тогда, и в тумане ночном непроглядномБудто сияние дня и блестящее солнце мы видим;И, находясь взаперти, мы по морю, и рекам, и горамВ страны иные идем, и поля мы пешком переходим;Слышим мы звук голосов в суровом безмолвии ночиИ произносим слова, сохраняя, однако, молчанье.Видим мы много еще в этом роде чудесных явлений,Словно желающих в нас подорвать все доверие к чувствам,Но понапрасну: ведь тут большей частью ведут к заблужденьюНас измышленья ума, привносимые нами самими,Видимым то заставляя считать, что чувствам не видно.Ибо труднее всего отделить от вещей очевидныхНедостоверную вещь, привносимую умственно нами. <…>Ну а теперь ты узнай, чем движется дух, и откудаТо, что приходит на ум, приходит, ты выслушай вкратце.Призраки разных вещей, говорю я, во-первых, витаютМногоразличным путем, разлетаясь во всех направленьяхТонкие; так же легко они в воздухе, встретясь друг с другом,Сходятся вместе, как нить паутины иль золота блестки.Дело ведь в том, что их ткань по строенью значительно тоньшеОбразов, бьющих в глаза и у нас вызывающихИбо, нам в тело они проникая чрез поры, тревожатТонкую сущность души и приводят в движение чувство.Так появляются нам и Кентавры и всякие Скиллы,С Кербером схожие псы, и воочию призраки видныТех, кого смерть унесла и чьи кости землею объяты:Всякого вида везде и повсюду ведь призраки мчатся,Частью сами собой возникая в пространстве воздушном,Частью от разных вещей отделяясь и прочь отлетая,И получаясь из образов их, сочетавшихся вместе.Ведь не живым существом порождается образ Кентавра,Ибо созданий таких никогда не бывало, конечно;Но, коли образ коня с человеческим как-то сойдется,Сцепятся тотчас они, как об этом сказали мы раньше,Вследствие легкости их и строения тонкого ткани.Так же и прочее все в этом роде всегда возникает.Необычайно легко и с такой быстротой они мчатся,Как указал я уже, что любые из образов легкихСразу, ударом одним, сообщают движение духу.Тонок ведь ум наш и сам по себе чрезвычайно подвижен.Что это так, без труда из дальнейшего ты убедишься.Если есть сходство меж тем, что мы видим умом и глазами,То и причины того и другого должны быть подобны.Раз уже я указал, что льва, предположим, я вижуС помощью призраков, мне в глазах возбуждающих зренье,Можно понять, что и ум приходит в движение так же,С помощью призраков льва, да и прочее все различая,Как и глаза, но еще он и более тонкое видит.И не иначе наш дух, когда сном распростерты все члены,Бодрствует, как потому, что его в это время тревожатПризраки те же, что ум, когда бодрствуем мы, возбуждают.Ярки настолько они, что, нам кажется, въяве мы видимТех, чьею жизнью давно уже смерть и земля овладели.Из-за того это все допускает природа свершаться,Что в нашем теле тогда все чувства объяты покоемИ не способны к тому, чтобы истиной ложь опровергнуть.В изнеможении сна к тому же и память слабеет,В спор не вступая с умом, что добычей могилы и смертиСтали давно уже те, кто живыми во сне ему снятся.Не мудрено, наконец, что двигаться призраки могут,Мерно руками махать да и прочие делать движенья,Как это часто во сне, нам кажется, делает образ.Что же? Лишь первый исчез, как сейчас же в ином положеньиНовый родится за ним, а нам кажется, — двинулся первый.Скорость, с которой идет эта смена, конечно, огромна:Столь велика быстрота и столько есть образов всяких,Столь необъятен запас частичек в любое мгновенье,Что ощутимо для нас, и хватить его полностью может.Много вопросов еще остается и многое надоВыяснить, ежели мы к очевидности полной стремимся.Первый вопрос: почему, не успело возникнуть желанье,Как уж немедленно ум начинает об этом же думать?Призраки все не следят ли за нашею волей и, толькоСтоит лишь нам захотеть, не является ль тут же и образ,Море ль на сердце у нас, иль земля, или самое небо?Сходбищ народных, пиров, торжественных шествий, сраженийНе порождает ли нам по единому слову природа,Да и к тому же, когда у людей, находящихся вместе,Дух помышляет совсем о несхожих и разных предметах?Что же еще нам сказать, когда видим во сне мы, как мерноПризраки идут вперед и гибкое двигают тело,Гибкое, ибо легко, изгибаясь, их вертятся руки,И пред глазами у нас они вторят движеньям ногами?Призраки,

видно, сильны в искусстве и очень толковы,Если, витая в ночи, они тешиться играми могут?Или верней объяснить это тем, что в едином мгновенья,Нам ощутимом, скажу: во мгновении, нужном для звука,Много мгновений лежит, о которых мы разумом знаем,И потому-то всегда, в любое мгновенье, любыеПризраки в месте любом в наличности и наготове?Столь велика быстрота и столько есть образов всяких.Только лишь первый исчез, как сейчас же в ином положеньиНовый родится за ним, а нам кажется, — двинулся первый.В силу же тонкости их, отчетливо видимы духуТолько лишь те, на каких он вниманье свое остановит;Мимо другие пройдут, к восприятью каких не готов он.Приспособляется он и надеется в будущем видетьВсе, что случится с любым явленьем: успех обеспечен.Не замечаешь ли ты, что и глаз наш всегда напряженноПриспособляется сам к рассмотрению тонких предметов,И невозможно для нас их отчетливо видеть иначе?Даже коль дело идет о вещах очевидных, ты знаешь,Что без внимания к ним постоянно нам кажется, будтоКаждый предмет удален на большое от нас расстоянье;Что же мудреного в том, что и дух упускает из видуВсе, исключая лишь то, чему сам он всецело отдался?И, наконец, от примет небольших мы приходим к огромнымВыводам, сами себя в западню вовлекая обмана.Также бывает порой, что иным, не похожим на первый,Образ заменится вдруг, и, что женщиной раньше казалось,Может в объятьях у нас оказаться нежданно мужчиной,Или сменяются тут друг за другом и лица и возраст.Сон и забвение нам помогают тому не дивиться.

Тит Лукреций Кар, "О природе вещей", IV

Хорхе Луис Борхес

Кошмар (перевод Б. Дубина)

Король мне снился. Он вставал из мракаВ венце железном, с помертвелым взглядом.Я лиц таких не видел. Жался рядомЖестокий меч, как верная собака.Кто он — норвежец, нортумбриец? ТочноНе знаю — северянин. БородоюГрудь полускрыта, рыжей и густою,И безответен взгляд его полночный.Из зеркала и с корабля какогоКаких морей, что жизнь его качали,Принес он, поседелый и суровый,Свое былое и свои печали?Он грезит мной и смотрит с осужденьем.Ночь. Он стоит все тем же наважденьем.

Хорхе Луис Борхес

Джозеф Аддисон

О сновидениях

…покуда на ложе

Члены объемлет покой и ум без помехи резвится.

Петроний, «Сатирикон», С/VI

Многие писали о сновидениях, обычно рассматривая их как откровение о том, что уже произошло в отдаленных частях света, или как предвестие того, что должно случиться в будущем.

Я же рассмотрю эту тему в ином свете, ибо сновидения дают нам некоторое представление о величайших возможностях человеческой души и указывают на независимость ее от происходящего.

В первую очередь, наши сновидения суть величайшие примеры деятельности, присущей человеческой душе, которую сон не в силах ни уничтожить, ни ослабить. Когда человек устает, утомленный дневными трудами, некая часть его натуры остается деятельной и неутомимой. Когда органы чувств хотят полагающегося им отдыха и восполнения сил, и тело не способно более поспевать за той духовной субстанцией, с которой слито, душа осуществляет себя присущими ей способами и пребывает в таковой деятельности, пока партнер ее вновь не окажется в силах выдерживать ее общество. И пока душа не обременена каждодневной рутиной, спортом и отдыхом, когда во сне она слагает с себя все заботы, сновидения становятся развлечениями и забавами души.

Во-вторых, сновидения суть пример той живости и совершенства, которые присущи способностям разума, освобожденного от тела. Душа скована и медлительна, когда действует сообща со столь тяжелым и неуклюжим компаньоном. Но удивительно, с какой живостью и рвением она проявляет себя в сновидениях. Несовершенство речи создает непреднамеренное многословие или впечатление разговора на едва знакомом языке. Шутки оказываются исполнены мрачности, остроумие — тупости и скуки. Хотя для разума нет действия более болезненного, нежели творчество, во сне оно происходит с такой легкостью, что мы даже не замечаем, как проявляется эта способность. Например, я уверен, что каждому из нас время от времени снится, что он читает газеты, книги или письма, в каковом случае сотворение их происходит так незаметно, что разум обманывается и ошибочно принимает собственные измышления за чужие сочинения.

Говоря об этой способности, я процитирую отрывок из "Religio Medici"("Вероисповедание врачевателя" (лат.) — произведение Томаса Брауна (1605–1681), врача и писателя), в котором многоумный автор дает отчет о том, как сам он проявляет себя в своих сновидениях по сравнению со своими мыслями в состоянии бодрствования.

В наших снах мы становимся больше себя; похоже, сон тела есть не что иное, как бодрствование души. Это скованность чувств, но свобода разума, и наши дневные представления не идут ни в какое сравнение с фантазиями наших снов. Я родился под знаком Скорпиона, в час Сатурна, и, полагаю, во мне есть нечто от этой свинцово-тяжелой планеты. Я отнюдь не шутник, никоим образом не склонен к веселью и резвости в обществе; однако во сне я могу создать целую комедию — я слежу за действием, воспринимаю остроты и, проснувшись, сам смеюсь над собственной самонадеянностью. Будь память так же верна мне, как плодовит в это время мой разум, я бы учился только во сне и тогда же посвящал себя молитвам; но даже самые яркие воспоминания сохраняют так мало от наших отвлеченных озарений, что вся история забывается и превращается в запутанный и искаженный рассказ бодрствующей души. Поэтому порой в час кончины человек говорит и рассуждает, возвысясь над собой, ибо когда душа начинает освобождаться от связей с телом, то вещает от собственного лица, возносясь над бренностью,

Подобным же образом мы можем заметить, в-третьих, что и страсти с большей силой воздействуют на разум, когда мы спим, нежели когда мы бодрствуем. В это время более, чем в какое-либо другое, радость и печаль причиняют нам удовольствие или боль. Так же и молитва, как отметил замечательный вышепроцитированный автор, становится особенно возвышенной и пламенной, если возносится из души тогда, когда тело отдыхает. Об этом свидетельствует опыт каждого человека, хотя, возможно, это происходит по-разному в зависимости от различий в телосложении и складе ума. <…>

Я хочу отметить здесь удивительную силу, с какой душа создает свой собственный мир. Она беседует с бесчисленными существами, созданными ею, и переносится на десятки тысяч сцен, развернутых ею же. Она сама себе и театр, и актеры, и зритель. Это приводит мне на ум бесконечно любимое мною высказывание, которое Плутарх приписывает Гераклиту, о том, что пока люди бодрствуют, они пребывают в одном общем мире, во сне же каждый пребывает в своем собственном. Человек бодрствующий есть принадлежность мира природы, спящий же уходит в свой мир, который существует только для него одного. <"..>