Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
Он не сводил с нее глаз. Не было ни тени стыда, ни вины на ее усталом лице, ни попытки защититься. Она просто посвящала его в подробности служебного распорядка СШИК.
— Так вы все по очереди читаете мои личные письма?
И только теперь, кажется, до нее дошло, что, наверное, в некой человеческой вселенной это положение вещей может показаться кому-то странным.
— А что здесь такого? — сказала она невозмутимо. — Разве Бог не читает твои мысли?
Он открыл было рот, чтобы возразить, но не смог сказать ни слова.
— Как бы то ни было, — продолжала она деловито, — ты хочешь, чтобы это сообщение было отослано.
Буква за буквой фраза «и те подвергнуты цензуре» и еще шестнадцать слов после нее исчезли с экрана.
— То же самое о гибели мира.
Снова палец поклевал клавишу. Она вгляделась в сияющий текст, проверяя изменения. Еще пара слов попались ей на глаза, их она тоже удалила. Глаза у нее были покрасневшие, она казалась не по возрасту печальной.
— Никаких концов света, — пробормотала она с мягким укором, — ага...
Удовлетворившись сделанным, она нажала кнопку «отправить». Текст поколыхался на экране, пока где-то в недрах базы другая пара утомленных глаз проверяла его. Потом текст испарился.
— Еще пять тысяч баксов тю-тю, — сказала Грейнджер, пожав плечами.
— Что?
— Каждое сообщение, отосланное тобой по Лучу, стоит около пяти тысяч, — ответила она. — Ну и каждый ответ твоей жены, конечно.
Она вытерла лицо рукой, глубоко дыша, будто старалась вобрать так нужную ей сейчас энергию из собственных ладоней.
— Это еще одна причина того, почему персонал не общается каждый день с кучей приятелей, оставшихся дома.
Питер попытался подсчитать в уме. Он никогда не был асом в математике, но знал, что цифра была чудовищно велика.
— Мне не говорили, — сказал он.
— Нам было не велено говорить.
— Но почему?
— Ты был очень нужен СШИК, — сказала Грейнджер. — Ты у нас первый ВИП, так сказать.
— Я не просил об этом.
— Тебе и не нужно просить. Мне... предписано дать тебе все, что ты захочешь. На это есть причина. Потому что, понимаешь, пока ты не прибыл, обстановка у нас стала слегка... напряженной.
— Напряженной? — Он не мог себе представить, что это могло быть. Духовный кризис среди персонала СШИК?
— Поставки провизии для нас на какое-то время прекратились. Наши маленькие друзья больше не присылали нам белоцвета. — Грейнджер кисло ухмыльнулась. — Они ведь у нас кроткие как овечки, правда же? Но могут стать как кремень, если захотят. Мы пообещали им прислать Курцбергу замену, и они посчитали, что мы не слишком торопимся. Представляю себе, как Элла Рейнман просеивала сквозь сито миллион проповедников и пасторов, расковыривала их, чтобы поглядеть, что у них внутри, а потом выбрасывала прочь. «Следующий! Какой ваш любимый фрукт? Как сильно вы скучали бы по Филадельфии? Зажарить утяток живьем — это о’кей или не о’кей? Сколько нужно еще дурацких вопросов, чтобы вы потеряли терпение и свернули мне тощую шейку?» Грейнджер изобразила, как пальцами скручивает шею воображаемой собеседнице. — А тем временем наши маленькие друзья из Города Уродов не желали ждать. И они напрягли единственный имеющийся у них мускул, чтобы заставить СШИК поторопиться и найти тебя.
Наблюдая смущение на его лице, она кивнула: мол, хватить тратить силы на удивление и просто поверь.
— Насколько плохо все было? — спросил
Вопрос возмутил Грейнджер.
— Конечно нет! Просто пища стала... очень дорогой на какое-то время. Намного дороже, чем тебе захотелось бы представить.
Он попытался представить, и оказалось, что она права.
— В этом не было бы такой большой беды, — продолжила она, — если бы мы умели самостоятельно выращивать хоть что-нибудь. Бог свидетель — мы пытались. И пшеницу, и кукурузу, и маис, коноплю. Каждое зерно, известное человечеству, попадало в эту почву. Но результаты не впечатляли. Овчинка не стоит выделки, так сказать. И конечно, мы пытались вырастить белоцвет, но с тем же успехом. Одна луковица там, другая сям. Похоже на разведение орхидей. Мы просто не могли себе представить, как эти ребята умудряются выращивать большие плантации. Что они с ними делают, блин, чтобы те уродили? Волшебным порошком посыпают, наверное.
Она умолкла, все еще сидя перед экраном Луча. А пока говорила, голос у нее был тусклый, безвольный, словно это была давно устаревшая тема, до того унизительная и жалкая, что даже неприятно снова обсуждать ее. Глядя ей в лицо, он думал: интересно, сколько лет прошло с тех пор, как она была по-настоящему, безоговорочно счастлива?
— Я хотел поблагодарить тебя, — сказал он, — за помощь. Я оказался... в тяжелом положении. Не знаю, что бы я без тебя делал.
Она не сводила глаз с экрана.
— Думаю, нашел бы кого-то еще и тебе бы помогли.
— Я имею в виду не только сообщение. За то, что ты пошла меня искать. Ты верно сказала, я бы умер.
Она вздохнула:
— Вообще-то, чтобы умереть, надо очень постараться. Человеческое тело устроено так, что от него не так-то просто отделаться. Но да, я волновалась за тебя, когда ты уехал совсем больной.
— Как ты меня нашла?
— Это как раз было нетрудно. Все наши машины оборудованы ошейниками с колокольчиками, если ты понимаешь, о чем я. Труднее было доставить тебя в мою машину, поскольку ты был без сознания. Мне пришлось завернуть тебя в одеяло и тащить по земле. А я не такая уж силачка.
Картина того, что она для него сделала, возникла у него перед глазами, хотя он вообще ничего не помнил.
— О, Грейнджер...
Она внезапно встала.
— Ты ведь на самом деле ее любишь? — спросила она. — Свою жену.
— Да. Я на самом деле ее люблю.
Она кивнула:
— Я так и думала.
Ему хотелось обнять ее, но он не решался. Она отвернулась.
— Пиши ей сколько хочешь, — сказала она. — Не беспокойся о цене. СШИК не обеднеет. И вообще, ты нам здорово сэкономил на беконе. И на курятине, на хлебе, заварном креме, корице и так далее и тому подобное.
Он обнял ее сзади за плечи, ему до боли хотелось, чтобы она знала, что он сейчас чувствует. Не оборачиваясь, она обхватила его руки и прижала, но не к самой груди, а выше — там, где билось ее сердце.
— И запомни, — предупредила она, — когда говоришь о СШИК, будь паинькой. Никаких обвинений, никаких упоминаний о конце света.
Он пообещал Флорес: «Я вернусь», только чтобы отвязалась, но теперь у него появился повод задуматься о том, что обещания надо выполнять. Грейнджер уже ушла, сообщение для Би отослано. Он должен узнать, что на уме у доктора Остина.