Книга тайн
Шрифт:
Киффер вытащил доску и откинул клапан, так что стала видна нижняя сторона пергамента. Потом он отпустил шпильки и высвободил лист, хотел было перевернуть его, но, помедлив мгновение, передал мне. Собравшиеся плотным кружком обступили меня — все хотели увидеть результат.
На странице блестели тысячи крохотных букв, влажные и черные, как смола.
Текст
49
Бытие; 1:1–2.
Я посмотрел на Каспара, желая разделить с ним торжество. Он избегал моего взгляда и уставился на пергамент, скривившись, будто надкусил кислое яблоко. Я знал, что его не устраивает — пунктуация на полях. Петер Шеффер был прав. Совершенство казалось идеальнее, если на самом деле не являлось таковым. Почему так происходило, я не понимал, но так оно и было на самом деле.
Я хотел подойти к Каспару, обнять его, напомнить ему, что это в такой же степени его победа, как и моя, но тут передо мной возник Фуст. Щеки у него раскраснелись, в руке он держал кубок с вином. Он похлопал меня по плечу.
— Ты сделал это, Иоганн. Скоро все писцы и рисовальщики в Майнце останутся без работы.
Я заставил себя улыбнуться.
— Если будет на то воля Божья. Пока мы сделали лишь один экземпляр первой страницы. Предстоит сделать еще почти две сотни тысяч.
Настоящее испытание нас ждало десять минут спустя, когда Шеффер и Киффер пропустили через пресс второй лист пергамента. Шеффер вытащил его и повесил сушиться на подставку рядом с первым, проверяя каждую букву на малейшее отклонение.
Они были неотличимы. Идеальные копии.
Солнечный свет проникал сквозь бычий пузырь в окне, разливаясь цветовым веером по противоположной стене. Новый Завет. Я вспомнил старика в Париже.
«Пока в момент совершенства не обретет сияния радуги. Это и есть знак».
Я упивался моим мгновением совершенства и хотел, чтобы оно никогда не кончилось.
LXXI
Майнц
Он был слишком знаменит, чтобы заниматься такими делами. Он не искал славы, презирал своих коллег, которые светились на телевидении, вынося сор, который должен был оставаться в стенах матери-церкви. По возвращении из студии этих людей Невадо нередко вызывал к себе и сообщал: их ждет новое место в провинциальных епархиях на далеких континентах. Ему нравилось уничтожать их. Он сам себе казался садовником, который подрезает ветки, уродующие форму дерева.
Но теперь он почти достиг вершины своей карьеры. На таких высотах он, осиянный, уже не мог полностью скрываться в тени. Он стал видимым. Когда умер предыдущий Папа, в газетах
Но ошибка, однажды проросшая в мир, не могла уже быть выкорчевана полностью. Пятьдесят лет назад, когда он начинал, — да, но не теперь. И все равно он понимал, что должен сделать это. Кто-то, может, назвал бы это судьбою. А для кардинала Невадо это было божественным промыслом.
Он натянул шарф, закрывая рот, и вошел в церковь.
Они двинулись вниз по склону холма в направлении к старому городу и реке. Дома в Майнце были словно построены для обитателей другого размера: Ник и Эмили, которые шли, держась за руки, по занесенной снегом улице, казались себе карликами рядом с этим высокими стенами.
Архив размещался в современном здании, выходящем на главную дорогу; с тыльной стороны между архивом и Рейном расположился парк. На берегу у пристани стоял пассажирский паром.
Они успели. Архив собирались закрывать, и архивариус явно надеялась добраться домой пораньше в этот снежный день. Но она встретила их с улыбкой и провела в подвал, где они оказались в лабиринте просевших под тяжестью папок стеллажей, освещенных голыми лампочками. В дальнем углу из-под груды папок она извлекла картонную коробку, положила ее на стол у стены рядом с решеткой отопительной системы.
— Читальный зал уже закрыт. Можете поработать здесь. — Она посмотрела на часы. — Мы даем вам час. А потом запрем здесь.
Олаф сидел в церкви, созерцая ангелов. Когда его старческие глаза утрачивали способность видеть четко, он наслаждался иллюзией, будто ангелы бежали из своей стеклянной тюрьмы и воспарили в голубое небо. Он представлял себе, что Труди, его первая жена, играет вместе с ними, и надеялся, что теперь она счастливее, чем была когда-либо с ним.
Его инвалидное кресло дернулось. Кто-то толкнул его сзади. Олаф поднял сморщенную руку в ожидании извинения — он привык к подобным вещам, — но ничего такого не последовало.
Он повернулся и увидел лицо из своих ночных кошмаров.
Там было двенадцать страниц плотного текста в одну колонку. За столетия каталог не раз подвергался доработкам. Разлиновка уничтожила многие записи, а поля превратились в параллельное перечисление имен, дат и нацарапанных чисел.
— Что мы ищем?
— То, что искала Джиллиан, когда обнаружила ссылку на Библиотеку дьявола. Возможно, что-то, относящееся к пятнадцатому веку. Может быть, бестиарий или название, о котором мы не слышали прежде.
Ник попытался прочесть первую строку каталога. Но средневековый почерк и латынь не давались ему.
— Как он организован?
— Хронологически.
— Тогда найти книги пятнадцатого века должно быть не так уж и сложно.
— Хронологически по дате приобретения книги монастырем, — поправила его Эмили.