Книга вымышленных миров
Шрифт:
— Янси играет в крокет, поэтому все вокруг носятся с крокетными молотками, — глаза Зиплинга, казалось, вспыхнули, — Однако предположим на секундочку, что Янси предпочитает играть в кригшпиль…
— Во что?
— Шахматы на двух досках. У каждого игрока — своя доска с полным набором своих фигур. Ни один из них не видит доску другого. Судья видит обе доски, и объявляет игроку, когда тот берёт фигуру, теряет фигуру, пытается ходить на занятое поле или сделать запрещённый правилами ход, а также даёт или получает шах.
— Понятно, —
— В Пруссии таким образом обучали офицеров военной стратегии. Это больше чем игра — это всепоглощающая борьба умов. Представьте себе, как Янси вечерком сидит дома с женой и внуком, и играет интересную, живую шестичасовую партию в кригшпиль. Представьте, что его любимые книги — не вестерны, а греческие трагедии, что он слушает баховские фуги, а не «Кентукки — дом родной»!..
— Кажется, я начинаю понимать, — сказал Тавернер, пытаясь не выдать своё возбуждение. — Я думаю, мы можем вам помочь.
— Но это… незаконно! — воскликнул Бэбсон.
— Абсолютно незаконно, — подтвердил Тавернер. — Именно поэтому мы и здесь.
Он разослал бойцов секретной службы Девятиплана по офисам Дома Янси, не обращая внимания на ошеломлённых сотрудников, неподвижно сидевших за столами, и осведомился через ларингофон:
— Как там у нас всё прошло с шишками?
— Неплохо, — голос Келлмана звучал тихо, как будто бы приглушённый расстоянием от Земли до Каллисто. — Кое-кто успел сбежать и спрятаться в своих усадьбах, но основная часть даже предположить не могла, что мы будем действовать.
— Вы не можете этого сделать! — лицо Бэбсона казалось куском непропечённого теста. — Что мы такого сделали? Закон…
— Мы можем прекратить вашу деятельность, — прервал его Тавернер, — на чисто коммерческих основаниях. Вы использовали имя Янси для рекламы различных товаров. Такого человека не существует. Я расцениваю это, как нарушение установлений об этике рекламной деятельности.
Бэбсон захлопнул рот со стуком.
— Не… существует?.. Но все вокруг знают Джона Янси! Он… — Бэбсон замешкался, — он повсюду!
Внезапно в его пухлой руке появился маленький пистолетик. Он нелепо взмахнул им, но Дорсет неуловимым движением выбил его из руки и пистолет отлетел в угол. Бэбсон зашёлся в истерике.
— Веди себя как мужчина, — сказал Дорсет, застёгивая наручники, но тщетно: Бэбсон слишком ушёл в собственный мир.
Тавернер удовлетворённо направился во внутренние офисы, мимо кучек ошарашенных янсеров, шёпотом обсуждающих происходящее, и обслуживающего персонала. Он кивнул сидящему за столом Зиплингу и глянул на экран. Первый модифицированный гештальт как раз проходил через сканер.
— Итак, — спросил Тавернер, когда гештальт закончился, — как оно, на ваш взгляд?
— Мне кажется, пойдёт, — Зиплинг заметно нервничал. — Надеюсь, мы не слишком резко меняем картинку… в конце концов мы потратили одиннадцать лет, чтобы построить всё это. Разрушать придётся так же постепенно.
— Стоит появиться первой трещине, как всё зашатается, — Тавернер направился к двери. — Дальше справитесь сами?
Зиплинг глянул на остальных янсеров, которые не очень уютно себя чувствовали под неусыпным наблюдением Экмунда.
— Да, думаю, справлюсь. А вы куда?
— Хочу посмотреть, как это будет выглядеть на экране. Как это воспримут люди с улицы.
В дверях Тавернер задержался.
— Делать гештальт в одиночку — работа немалая. Особой помощи вам пока не предвидится…
Зиплинг обвёл рукой комнату; его коллеги уже начали втягиваться обратно в процесс.
— Они продолжат работу. Пока им будут платить зарплату, разумеется.
Тавернер прошёл через холл к лифтам и спустился на улицу.
На углу люди уже собирались у большого экрана, ожидая послеобеденного выступления Джона Эдварда Янси.
Гештальт начался как обычно. Зиплинг, несомненно, был способен сделать прекрасный ломтик гештальта — было бы желание. На этот раз он создал практически весь пирог.
Закатав рукава, в грязных рабочих штанах, Янси склонился над клумбой в своём садике — садовый совок в руке, соломенная шляпа надвинута на глаза — улыбаясь тёплому сиянию солнца. Он был настолько реален, что Тавернер никогда бы не поверил, что на самом деле такого человека не существует на самом деле — если бы не видел, как подразделения янсеров под руководством Зиплинга тщательно и умело создавали его образ с нуля.
— День добрый, — проговорил Янси, вытирая пот с раскрасневшегося лица, и поднялся с колен, разминая затёкшие ноги. — Ну и денёк сегодня, жарче не придумаешь.
Он показал рукой в направлении кучки примул.
— Высаживал их в почву. Неплохая работёнка.
Пока всё шло хорошо. Толпа бесстрастно внимала ему, поглощая их идеологическую подпитку без особого сопротивления. По всей Каллисто, в каждом доме, школьном классе, офисе, на каждом оживлённом углу люди смотрели один и тот же гештальт. Потом будут ещё повторы.
— Да уж, — повторил Янси, — жарища. Слишком жарко для примул — они любят тень.
Камера, чуть отъехав, продемонстрировала, что Янси заботливо высадил примулы в тени гаража.
— А вот мои георгины, — продолжил он своим мягким, добродушным голосом, каким разговаривают с соседом, — любят побольше солнышка.
Вторая камера показала георгины на солнечном участке, в полном цвету.
Янси плюхнулся в полосатый шезлонг, снял шляпу и вытер лоб платком.
— И если бы кто спросил меня, — сказал он, — что же лучше — солнце или тень, я бы ответил ему: смотря кто ты — примула или георгин.