Книга юности
Шрифт:
— Разрешение? — грозно возгласил Сааков, возвращаясь мыслями к минувшим годам, когда на продажу и покупку охотничьих гильз действительно требовалось разрешение, что имело целью предотвратить снабжение басмачей боевыми припасами. Но те годы уже давно прошли, а Сааков остался, не продвинувшись ни на шаг вперед к новой жизни.
— Разрешение? — повторил Сааков. Старик слабо пискнул, присел и попытался улизнуть в толпу.
— Что?! — загремел Сааков. — Бежать?! От меня бежать?!
Старик выронил свои гильзы, они покатились по земле.
— Подбирай! Подбирай, говорю!..
Но старик ничего уже не понимал с перепугу и не выполнил приказания; тогда Сааков сгреб его левой рукой за воротник, а правой начал хлестать по щекам, приговаривая:
— Я тебя выучу, я тебе покажу!..
Здесь кто-то вдруг повис на его руке, он в ярости заревел, обернулся и увидел перед собой Халифу, бледную, с горящими глазами.
— Прекратить избиение! — крикнула она повелительно. — Вы пойдете под суд!
Сааков окаменел, окаменел на секунду. Но Халифа была молоденькой и хрупкой с виду, и он оправился.
— Ты кто такая? — захрипел он, выпучив глаза и мутно багровея. — Ты откуда взялась?
— Я народный судья Ташмухаммедова, и я привлекаю вас к ответственности за противозаконное избиение, — ответила Халифа, но договорить не успела: ее слабый голос утонул в могучих раскатах сааковского баса. Он кричал, он грозил, что отдаст суд под суд, что у него в комендатуре полны подвалы такими судьями, и еще многое он кричал, прежде чем удалился разгневанным шагом, стремясь на ходу продавить сапогами землю. Крики его были последним словом. С тех пор его стало совсем не слышно, и чем он кончил, я не знаю. Халифа же прославилась после этого на весь Андижан.
Я стал часто посещать судебные заседания, которые вела Халифа. Однажды среди ответчиков я встретил еще одного своего знакомого — Алешку Конкина.
В судебных документах он именовался гражданином Конкиным Алексеем Владимировичем, а в жизни — просто Алешкой, что было для него привычнее и удобнее.
Он был парень живой и сметливый, но, к сожалению, жулик. Кроме того, он был искусным охотником, но даже и эта благородная страсть жила в нем, сочетаясь с прирожденным жульничеством. В Средней Азии охота на уток и гусей — это зимнее время; однажды в начале декабря Алешка на велосипеде отправился на теплые озера за утками. Он отстрелял вечернюю зарю, переночевал в приозерном кишлаке у знакомого дехканина Акрама-аки, поохотился дотемна на следующий день и поздним вечером собрался домой. Зимние вечера темны, а дороги ухабисты и разъезженны, поэтому Алешка перед отъездом решил зажечь велосипедный карбидный фонарь и спросил у хозяина кипяченой воды для зарядки… А потом Акрам-ака увидел нечто необычайное: вода, залитая в резервуар фонаря, вдруг дала огонь, и все перед фонарем осветилось ровным и сильным бледно-голубым светом.
— Вода горит!.. Разве это возможно?!. — в изумлении воскликнул Акрам-ака, уподобляя карбидный фонарь простой керосиновой лампе.
Тут бы Алешке объяснить человеку разницу между лампой и фонарем, объяснить, что горит в фонаре не вода, а газ ацетилен, выделяемый карбидом под воздействием воды, вынуть бы из фонаря кусочек карбида и показать Акраму-аке, но не таков был Алешка: его своекорыстный разум, всегда и безотказно готовый к жульничеству, закрутился, заработал с непостижимой быстротой.
— Да, — ответил он. — Это американский фонарь, в него заливается вместо керосина вода. И горит, сам видишь.
Потрясенный Акрам-ака в молчании созерцал чудесный фонарь. А надо сказать, что с керосином в кишлаках было туго, приходилось ездить за керосином в город. Акрам-ака быстро сообразил, какие выгоды может принести ему этот бесценный фонарь, в котором горит простая вода.
— Продай, — сказал он Алешке робким голосом, наперед уверенный в отказе, и вправду получил отказ, но прозвучавший нерешительно и не сразу, а после короткого раздумья. «Эге, значит, дело в цене!»— решил Акрам-ака и неотлипно пристал к Алешке с просьбой продать. Тому только этого и нужно было: всласть поломавшись и покочевряжившись, он в конце концов продал фонарь Акраму-аке за шесть червонцев — шестьдесят рублей, то есть в пять раз дороже магазинной цены.
Продал и уехал. Акрам-ака, несмотря на поздний час, собрал соседей, и долго они сидели, говорили, дивясь на чудесный водяной фонарь. В полночь Акрам-ака заботливо потушил фонарь, вылив из него воду, на следующий вечер опять заправил его кипяченой водой, опять зажег и опять, собрав соседей, наслаждался до полуночи.
А на третий вечер фонарь не зажегся. Акрам-ака, встревожившись, поехал с фонарем в город к Алешке, но дома его не застал и понес фонарь к велосипедному мастеру Теплякову. Мастер заменил карбид, фонарь опять загорелся; Акрам-ака понял, что бессовестно обманут Алешкой, и по совету одного чеказе подал в суд. Кстати, чеказе — это была не кличка по названию какого-нибудь насекомого, а вполне официальное наименование адвоката — члена коллегии защитников, так же как и слово «шкраб» не означало ракообразного, а было официальным наименованием учителя — школьного работника. Для чего понадобилось менять всем понятные привычные слова «учитель» и «адвокат» на другие, гораздо менее благозвучные, не знаю, возможно, это было данью вихрю всеобщих перемен, проносившемуся тогда над страной.
Так вот, Акрам-ака подал в суд на Алешку, и это именно дело пришлось разбирать Халифе. Народными заседателями были слесарь хлопкоочистительного завода Мосин и железнодорожный весовщик Поздняков. Алешка вел себя на суде нахально и сразу же заявил отвод Халифе на том основании, что она узбечка и будет потакать своему, то есть Акраму-аке. Суд посовещался шепотом, и Халифа, побледнев, огласила решение — отклонить отвод за необоснованностью.
— Национальная принадлежность не принимается во внимание советским судом, — разъяснила она. — Кроме того, оба народные заседатели — русские.
— Да они оба, как пеньки в лесу, ничего не понимают, — отозвался Алешка.
Тогда весовщик Поздняков, человек пожилой и всеми весьма уважаемый, сказал, побледнев:
— Ты не заговаривайся, Алешка!
— Ответчик гражданин Конкин Алексей Владимирович, суд предлагает вам выбирать выражения, иначе суд подвергнет вас штрафу или даже аресту, — объявила Халифа. — Что вы еще имеете сказать суду в начале заседания?
Алешка махнул рукой и сел. Слово предоставили Акраму-аке, он рассказал все, как было. Алешка же начал излыгаться, изворачиваться, говоря, что он правильно объяснял Акраму-аке устройство карбидного фонаря и вовсе не называл его водяным фонарем, что Акрам-ака по темноте своей просто не понял его.
— Сколько вы заплатили за этот фонарь в магазине? — спросила Халифа.
— Двенадцать рублей.
— А продали за шестьдесят?
— Я его не заставлял платить, — огрызнулся Алешка, — я к нему в карман не залезал.
— Мы и судим вас не за карманную кражу, а за мошенничество, — спокойно ответила Халифа. — Такая-то статья Уголовного кодекса предусматривает за мошенничество лишение свободы на срок от трех месяцев до двух лет.
Алешка оглянулся на публику, глаза его сделались круглыми, и больше он в пререкания с Халифой не вступал.