Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
Томас разглядывал поверхность страшной луны. Один глаз, другой, два влажных отверстия, служивших для вдыхания воздуха, рот… Томас содрогнулся: открылся вход в широкую и глубокую пещеру, разделивший сияющий лунный диск на две части.
«Господи, что за кошмарный рот», — эта мысль была последней в жизни Томаса.
Луна снова стала полной, поглотив часть его головы.
Король перекрутил бездыханное тело — неизменный ритуал, он всегда поступал так с мертвыми неприятелями. С теми, кто оказывался на его пути. Потом он швырнул труп вниз головой в жуткую подземную могилу, в которой, по мнению его победителей, Мозг должен был находиться вечно.
Король был уже в миле от поля в три акра, когда над городком разбушевались небесные силы. Он укрылся от неистового ливневого потока, найдя убежище
Тучи наливались свинцом — все плотнее становилась серая завеса дождя, что свирепствовал с яростью, не характерной для этих широт. Вода лилась сплошным бурным потоком. Она была везде — над головой и под ногами. Она заполнила собой воздух, вытеснила его и окружила собою людей, понявших наконец, что пора спрятаться.
Так подумал и Ронни Милтон, принимавший вторую за этот год дождевую ванну. Он не сделал сегодня ничего — просто стоял у разобранного кузова землечерпальной машины и наблюдал природные катаклизмы. Ураганные вихри ливня, бушующего вокруг, отвлекли его от ленивого созерцания, наведя на мысль вернуться в дом, поболтать с женщинами и проведать своих скаковых лошадей.
Три зелота, что околачивались около дверей в почтовое ведомство, раскрыли от удивления рты и наблюдали за тем, как крупные капли разбивались вдребезги об острый край крыши. В воздухе таяла дымка мельчайших брызг. Через полчаса они обнаружат, что в самом низу Хай-роуд теперь течет речка и что по ней можно плавать на лодке.
А еще дальше — вниз по течению всевозможных рек и ручейков — в церкви Святого Петра, в ризнице, стоял Деклан Эван. Священник видел в небольшое окошко, как дождь превратился в струящиеся по холмам потоки. Как десятками они сбегают вниз, подпитывая водой маленькое море у церковных ворот. Наверное, там уже хватит воды, чтобы утопиться… Что за странная мысль? Деклан перестал изучать водные просторы и попробовал возобновить прерванную молитву. Что владело им сегодня? Он не знал. Какое-то загадочное возбуждение. Деклан не смел, он был не в силах и не хотел от этого избавиться. Чем оно вызвано? Грозой, пробудившей воспоминания о его детских восторгах, связанных со стихией? Нет, нечто более глубокое и таинственное потрясло его душу. Даже не воспоминание — целая лавина переживаний, объяснить которые словами не представлялось возможным Он словно снова стал ребенком — нет ничего более сладостного и желанного для взрослого человека. Деклан ждал Рождества Он знал, что скоро к нему придет Санта-Клаус. Самый настоящий. Просто восхитительно. Представив, как веселый дед с белоснежной бородой смотрелся бы под сводами церкви, Деклан едва не взорвался хохотом. Он сдержался, рассудив, что священнику не стоит сотрясать стены ризницы смехом Пусть лучше тайна смеется внутри него. Пусть она постепенно раскрывается ему.
Лишь один человек все еще оставался под дождем — Гвен Николсон. Она промокла до нитки и покрикивала на брыкавшегося и шарахавшегося при каждом раскате грома пони. Что за глупое и пугливое животное! Завести его в конюшню оказалось непросто. Гвен совсем выбилась из сил и перешла на крик.
— Двинешься ты или нет, чертова тварь? — Голос звучал так громко, что заглушал рев стихии, нещадно хлеставшей бедного пони по загривку, расправляя густую гриву. — Но, пошел! Пошел!
Пони продолжал упрямиться. И чем чаще над двором звучали глухие удары, тем труднее было сдвинуть его с места: страх сковывал пони все сильнее. Гвен крепко шлепнула его по заду. Вряд ли животное заслуживало столь сурового
— Теплая конюшенка, — приговаривала она ласково. — Входи, а то весь промокнешь. Зачем тебе стоять под дождем?
Пони медленно сдавался натянутому стремени. Конюшня была совсем рядом, ворота приотворены. «Словно приглашает,» — подумала Гвен, взглянув на дверь. Она была уверена, что пони тоже так считал, но когда осталось лишь полтора шага до входа, лошадка снова заупрямилась. Пришлось отвесить еще один шлепок. Подействовало.
В помещении оказалось сухо. Пахло чем-то сладковатым, и воздух не имел металлического привкуса, каким буря заполнила весь городок. Привязав животное к стойлу, Гвен небрежно бросила полотенце на блестящую от влаги спину. Теперь очередь Амелии им заниматься. У них был договор, они заключили его сразу же после того, как решили купить пони: дочь будет чистить лошадку и следить за упряжью, а Гвен — помогать Амелии всякий раз, когда та попросит. Сегодня Гвен с трудом выполнила свои обязанности.
Паника не покидала пони. Он бил копытами и вращал глазами, словно плохой трагический актер, пытавшийся подчеркнуть глубину переживаний. На губах выступила пена. Что же с ним.? Почему он так взволнован? У Гвен лопнуло терпение — она шлепнула ладонью мокрый бок. Паника, похоже, пыталась овладеть и ею самой, но она быстро взяла себя в руки. «Боже мой, если Амелия это видела…» Гвен жалела, что погорячилась и принесла страдания живому существу. Как она объяснит все дочке? Только бы та не стояла сейчас у своего любимого окна в спальне, только бы не видела этой безобразной сцены…
Внезапно дверь захлопнул сильный порыв ветра Шум бури, бушевавшей во дворе, изменился и сделался приглушенным. Стало темно.
Стук копыт затих. Гвен прекратила просить у животного прощения. Ей казалось, что сердце в груди тоже умолкло.
Фигура устрашающих размеров — раза в два выше Гвен — предстала позади нее во всем своем величии, разворошив стог сена. Гвен почувствовала легкую дрожь, овладевшую на мгновение ее телом. Она была вызвана не испугом — Гвен пока не знала, что сзади нее шевелилось нечто ужасное.
«Проклятые месячные», — подумала она, медленно поглаживая кругами низ живота.
В этот раз они начались на день раньше. Никогда с ней такого не случалось. Надо пойти в дом, сменить белье и вымыться.
Чудовище, изучавшее затылок Гвен Николсон, знало, что стоит легонько ущипнуть эту шею — и жалкое существо умрет. Мозг, не задумываясь, сделал бы так, но запах месячной крови приказывал не трогать Гвен. Запах отпугивал монстра, не смевшего нарушить табу: перед женщинами, отравленными этой кровью, он был бессилен.
Почувствовав влагу между ног, Гвен выскочила из конюшни и, не оглядываясь, побежала в дом, оставив дрожащего пони в темноте.
Голый Мозг проследил, как женщина направилась к выходу. Хлопнула дверь.
Он ждал — она могла вернуться. Все тихо. Потом он обошел вокруг пони и бросился на животное. Копыта барабанили по его телу — пони отчаянно сопротивлялся. Для Мозга это были семечки — он справлялся и с более крупными зверями, выносил удары копыт пострашнее.
Его рот открылся. Клыки вышли из кровоточащих десен, словно когти из лап кошки. Они выросли на обеих челюстях, возникнув из двух рядов глубоких и ровных ямок. В каждом ряду — не меньше двадцати. Клыки скрипнули, впиваясь в мясо на загривке жертвы. Густая сочная кровь наполнила горло Голого Мозга. Он сделал огромный глоток и почувствовал самый жгучий вкус в этом мире. Вкус, дающий силу и мудрость. Вокруг было множество изысканных лакомств. Голый Мозг отведал одно из них, но не забыл, что существуют и другие. Он попробует все, что пожелает, и никто не помешает ему. Он будет насыщаться, наливаясь могуществом. Он не пожалеет никого. Ведь это его земля, и он хозяин всего, что есть на ней. Жалкие люди пока не знают этого — ничего, он покажет им, у кого настоящая власть! Он спалит их заживо в собственных домах, убьет их детей, выцарапает им кишки и сделает из них трофейный амулет. Люди перестанут думать, что им предназначено господствовать на этой земле. Перед мощью Мозга бессильным окажется все, даже силы неба. Никто и ничто не победит и не накажет его впредь.