Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
Закончив возню с телом, патологоанатом небрежно зашил его толстыми нитками. Стянув с руки блестящую перчатку, он бросил ее вместе с испачканными кровью и слизью инструментами на роликовую тележку, где стояли склянки со спиртом. Потом он вышел, оставив тело с ассистентами.
Ронни слышал, как раздвижные двери ударились друг о друга. Кажется, он остался в одиночестве. Где-то вытекала вода, громко падали капли. Звук раздражал Ронни.
Оказалось, что он не один. Рядом с трупом стояли ассистенты патологоанатома и обсуждали его ботинки.
— Помнишь те подошвы, Ленни? У моих коричневых башмаков? Редкая дрянь.
— Так я и думал.
— Выложить кучу денег, чтобы… Вот гляди. Нет, ты только посмотри: стерлись в ноль за какой-нибудь месяц.
— Тонкие, как бумага.
— Да, черт их возьми, Ленни, как бумага. Надо отнести их обратно.
— Я бы так и сделал.
— Значит, стоит отнести?
— Я бы на твоем месте отнес.
Бессмысленная трепотня. После часов пыток, после смерти, после открытия другого бытия — как это можно вынести?
Дух Ронни заметался по своей темной тюрьме: от стенки к стенке, из начала в конец, из конца в начало.
И снова по кругу. Жужжа, словно пчела, попавшаяся в западню перевернутой банки с джемом и стремящаяся выбраться… И жалить.
Из начала в конец, из конца в начало. Снова по кругу. Как их разговор.
— Как бумага, чтоб ее.
— Тогда ничего удивительного.
— Иностранцы, чтоб их. Не наши подошвы… Сделано в вонючей Корее.
— В Корее?
— Ну да Неудивительно, что они бумажные.
Неискоренима глупость этих людей, их жизнь, вялая и ленивая. Они могут так существовать. Они могут говорить, действовать и быть, в то время как Ронни мечется в жужжащем вращении в поисках выхода и не находит его. Разве это честно?
— Здорово прострелили, да, Ленни?
— Что?
— Этого закостенелого. Труп, бывший когда-то секс-королем. Прямо в середину лба, видал?
Приятель Ленни не выказал, никакого интереса Скорее всего, его переполняли навязчивые мысли о башмаках. Ленни отогнул край покрывала:
— Посмотри-ка сюда.
Помощник обвел взглядом лицо мертвеца. Рана была вычищена усилиями патологоанатома. Белесый контур входного отверстия слегка оттопыривался.
— А я думал, что в сердце. Так чаще всего убивают.
— Его не убивали на улице. Его казнили, — сказал Ленни, погрузив в рану свой тонкий палец. — Потрясающим выстрелом. Прямо в середину лба. Словно хотели сделать ему третий глаз.
— Да…
Покрывало вернулось на свое место. Пчела продолжала беспокойно жужжать. Из начала… в начало… по кругу…
— Ты слышал про третий глаз?
— А ты?
— Кажется, Стелла мне что-то о нем читала: он вроде бы расположен в центре тела.
— Ну там же пупок. Или, по-твоему, лоб находится на животе?
— Н-нет, но…
— Пупок, и ничто другое.
— Может быть, она имела в виду духовное тело, а не физическое…
Собеседник
— Он как раз здесь — где дырка от пули, — сказал Ленни, восхищаясь убийцей, застрелившим Ронни так красиво.
Пчела перестала жужжать. Она слушала Дырка у Ронни была не только в голове. Она была в его доме, покинутом женой и детьми. Дырки были на лицах, смотрящих со страниц журналов. Они были всюду… Вот если бы знать, какая из них ведет на свободу. Для этого нужно отыскать свою рану.
Дух Ронни не был больше маленькой жужжащей пчелкой. Он расслаивался, расползался, стремясь вытянуться вдоль поверхности лба Он продвигался медленно, дрожа от предвкушения. Впереди вдруг что-то замерцало, маня, словно свет в конце длинного туннеля. Свет, которым была наполнена материя покрывала. Движения стали уверенными и легкими — направление найдено. Свет сделался ярче, голоса громче. Дух Ронни, никем не видимый и никому не слышный, вырвался на свободу. Годный лишь к сожжению кусок разлагающегося мяса и спекшейся крови был покинут навсегда.
Ронни Гласс воскрес в новом мире — в незнакомом мире белой льняной ткани.
Ронни стал собственным саваном.
Рассеянность снова привела патологоанатома в покойницкую. Он забыл здесь записную книжку с адресом и телефоном вдовы Гласс. Отыскать ее оказалось нелегко. Он ворошил бумаги, переставлял вещи и не знал, какую совершил ошибку, зайдя сюда.
— Что это такое? Вы с ним еще не закончили? — рявкнул он на ассистентов.
Те лишь бормотали невнятные оправдания.
Их черепашья медлительность всегда становилась поводом выплеснуть раздражение, накопившееся к концу рабочего дня.
— Поторопитесь-ка. — Он сорвал с тела саван и в ярости швырнул его на пол. — Пока этот паскудник не ушел отсюда сам. Удивительно, что он еще здесь. Или вам наплевать на репутацию нашего скромного отеля?
— Да, сэр. В смысле, нет, сэр.
— Что ясе вы стоите? Сложите все в полиэтилен. Вдова хочет, чтобы тело сожгли побыстрее, а вы прохлаждаетесь. Да и мне оно тут ни к чему. Я уже насмотрелся на него.
Ронни лег на пол смятой громадой. Он лежал на полу, постепенно свыкаясь с новыми ощущениями. Обрести тело не так уж плохо, будь оно даже прямоугольным и пропахшим дезинфекцией. Вскоре Ронни обрел полный контроль над саваном.
Вначале саван сопротивлялся. В самой его материи были заложены пассивность и мертвенность — ее суть отвергала жизнь и не хотела подчиняться вселившимся духам. Но Ронни не сдавался. Сила его желания, поправ естественные законы, наполнила переплетения волокон энергией и заставила их совершить первое самостоятельное движение.
Саван медленно расправился и встал вертикально. Патологоанатом засовывал на ходу найденную наконец черную записную книжечку в карман, когда на его пути неожиданно возник белый занавес. Саван слегка прогнулся назад, словно желая потянуться, как человек, очнувшийся от глубокого сна.