Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
Шрифт:
Лето 1910 года мы провели в Мариенгофе на Рижском взморье с тетей Олей и Чариком. Мама уехала в Германию на курсы преподавателей иностранных языков Берлинского университета, а меня оставили у бабушки. Уже после отъезда мамы тетя Оля взяла меня на Рижское взморье, где я заболела. Из Гродно приехала бабушка ухаживать за мной. С ней мне было хорошо, и на всю жизнь осталось чувство признательности к ней. В августе приезжал папа навестить меня и одновременно на торжества по поводу открытия памятника Петру Первому в Риге, на которых присутствовал Николай II. Тетя Оля с Чариком стояли в первом ряду, а меня не было — болели зубы после кори. Была несчастна — помню ощущение одинокой девочки. Мое письмо с Рижского взморья от 1 июля 1910 года
Дорогая милая моя мамочка!
Ты, наверное, удивлялась: отчего ни одного письма не получила от меня. Когда я приехала в Мариенгоф, я заболела серьезно. Позвали доктора. Он сказал, что у меня тяжелая ангина и корь. У меня была высокая температура, больше 40. Доктор удивлялся, что такая молодая барышня (тетя Оля) взяла на себя детей, и сказал, что нужно кого-нибудь постарше. Тогда тетя Оля дала телеграмму бабушке, и бабушка на другой день приехала. Бабушка за мной очень хорошо ухаживала. Доктор сначала приходил два раза в день, потом один раз в день, и фельдшерица приходила один раз в день смазывать горло. Сегодня первый день я хорошо себя чуствую. А бабушка еще остается, потому что мне нужно часто есть, много сразу доктор не позволил, потому что у меня слабое сердце и теперь после болезни нужно хорошее питание. Благодаря бабушкиным заботам, я хорошо ем. Чарик слушается меня. Он все время у тети Эльзы. Мне тетя Оля подарила мячики, обруч и ведерко. Я только один раз купалась, а Чарик два раза. Он рад, что бабушка приехала…
Всю ночь я мучилась с зубом и сегодня полдня, пока тетя Оля не принесла капли. Кончаю вчерашнее письмо.
Целую. Рита.
Особенно чувствовала я себя одинокой сразу по приезде в Мариенгоф. Это было воскресенье 3 июля (по новому стилю) 1910 года, в день моего рождения. Мне исполнилось 10 лет, а тетя Оля, занятая кавалерами, забыла меня поздравить и только на другой день, увидев мои слезы, вспомнила о дне моего рождения. Купила игрушки, серсо, пирожные. Но горечь осталась у меня на всю жизнь. На родителей тоже осталась обида — письма и подарки я получила позже.
В ноябре 1910 года умер Лев Толстой. Прекрасно помню этот ноябрьский день, вернее, утро, когда кто-то принес траурную телеграмму. Мама плакала, а я стояла у ее колен на скамейке и не понимала, почему надо плакать по поводу смерти чужого человека.
В июне 1911 года, с заездом к бабушке в Гродно, мама поехала в Марбургский университет на летние курсы и взяла меня с собой. На этот раз мама не училась на курсах, а преподавала, тем самым заработав деньги на отдых в Германии. В августе в Марбург из Парижа приехала Екатерина Яковлевна с Лёлей. И мы все четверо уехали отдыхать на немецкий курорт Шварцвальд.
Мама была строга со мной, может быть даже слишком строга, и я ее очень боялась. С детства она приучала меня к труду: в 5 лет я накрывала стол, вытирала пыль в доме, исполняла ее поручения. Она учила меня музыке, с ней я начала заниматься иностранными языками. Но, как это ни странно, я не любила учиться у нее. Вероятно, ко мне она была чересчур требовательна. Когда я училась у нее в гимназии (первых четыре класса), она никогда не выделяла меня среди других учениц, а, наоборот, была более строга и взыскательна. Хорошо помню, как она меня вызывала к доске, зная, что я накануне не подготовила урока, и ставила двойку. Особенно беспощадно она ставила мне двойки, когда я забывала тетрадь дома. При любом нарушении или непослушании мама смотрела на меня таким мрачным взглядом, что я готова была провалиться сквозь землю. Помню, как однажды она увидела меня на переменке в гимназии с плюшкой во рту (нам запрещали покупать что-либо в буфете гимназии, а давали в корзиночке завтрак и какао) и так посмотрела на меня, что я боялась идти домой. Этот страх остался на всю жизнь.
Только
Из рассказов маминых друзей знаю, что она была сильно привязана ко мне, но не расточала нежностей, следуя системе детского воспитания, в то время господствовавшей на Западе. Мама поощряла мое детское увлечение игрой в шахматы. Она следила за моим чтением, стараясь приобщить меня к серьезной литературе. Но я, к сожалению, отлынивала и увлекалась повестями Чарской, поглощая это модное чтиво потихоньку от мамы. Сейчас я вижу, как много я потеряла, не следуя ее советам и указаниям.
В 1912 году к нам приехала жить Надина мама (сестра бабушки — Амалия Федоровна) — "тетя", как мы ее звали. После окончания занятий в июне вся семья, включая тетю и Надю, поехала на лето в имение Каракино Кологривского уезда Саратовской губернии, где папа жил как ликвидатор имения и имел право в летнее время пригласить к себе семью. В большом двухэтажном доме внизу расположились мы с Надей и тетей. Наверху была гостиная, столовая и спальня родителей. Вспоминаю, как приятно было бегать по огромному парку, любоваться клумбами с цветами. С удовольствием купались в пруду. Вокруг были красивые леса с озерами, где водилась рыба и где мы всей компанией ловили раков. Случались и ночные прогулки.
Мама все лето работала над своей книгой "Методика преподавания иностранных языков". Она привезла с собой большую библиотеку по философии и иностранным языкам. В Саратов она отправила готовую рукопись, дополнив ее разделом "Пробные уроки", и издательство И.Д.Сытина в Москве приняло рукопись к печати. Мама была переутомлена ночной работой, была бледна, у нее кружилась голова. И в таком состоянии осенью она вновь пошла на работу в гимназию. Хозяйство в Каракине вела тетя Амалия Федоровна.
Среди служащих Крестьянского поземельного банка, подчиненных папе, шли разговоры о ликвидации банка, что грозило папе потерей работы. К счастью, в 1912 году банк не лопнул, но в 1913-м был закрыт и папа остался без работы. Шли разговоры о том, что у папы есть вторая семья. Я в это поверила и страдала.
Летом 1913 года мы вместе с мамой отдыхали на Рижском взморье. Гостили в Мариенгофе у двоюродной сестры мамы Эльзы Мюндель, муж которой был крупным рижским фабрикантом. У нее гостила и сестра мамы Антонина Яковлевна фон Кретч с сыном Чариком. Мама принимала лечебные серные ванны в Мариенгофе. Мы посетили в Риге и Tanta Flint, сестру моей прабабушки, дочери баронессы фон Бер, жившую в комфортабельной богадельне в Риге. На следующий день после приезда я участвовала в свадебной церемонии другой двоюродной сестры мамы Герты Кноте (младшей сестры Эльзы Мюндель). Она выходила замуж за Н.Н.Луцкого-второго, богатого помещика и промышленника из Ташкента. Под Кокандом у него было большое поместье.
О своих впечатлениях от свадьбы я писала папе 9 июля 1913 года в Симбирск, где он тогда находился.
Дорогой папочка!
В Ригу мы приехали 6-го июля. На вокзале нас ждали тетя Тоня и Чарик. Экипаж тоже был.
Свадьба состоялась 7-го июля. Она была роскошной. Я была шаферицей и держала букет тети Терты в церкви. Обед состоял из 15-ти блюд. Чего только не было!.. Точно в сказке… Я была в белом платье. Зовут его Николай Николаевич Луцкой II. Ему 30 лет. Он высокого роста, глаза и волосы черные и ужасно сильный. Когда они стояли в церкви и их венчали, он все время смеялся. Он русский. Живет в городе Коканд, и они уехали в тот же вечер в 11 часов.