Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
Шрифт:
Читал я недавно роман замечательного, без дураков, писателя Андрея Рубанова с актуальным названием «Готовься к войне».
Главный герой – современный русский бизнесмен, серьезный парень, при деньгах, но еще способный и чувствовать, и любить, и страдать. Он, между прочим, готовится открыть (но так и не открывает) большой супермаркет под названием «Готовься к войне», где будут продавать все самое необходимое человеку в кризисной ситуации – от спичек и тушенки до валенок и телогреек.
Сам герой тоже все время вроде как готовится к войне. Он подобен пружине, он весь – как стремительная и почти уже металлическая мышца. Просчитывает
Мало того, я вижу, что этот герой Рубанову тоже иногда нравится, и автор тайно любуется им. А так как Рубанов писатель настоящий – то есть умеющий писать заразительно, – я тоже его героем почти всю книгу любовался… и лишь потом, уже ближе к финалу, стал немного раздражаться.
У меня возник всего один, но очень привязчивый вопрос: вот этот герой, он такой отличный, такой пружинистый, так отлично водит машину (специально ездил на автогонки за границу, чтоб подучиться), так правильно питается (морепродуктами в основном), так старается выстроить и упорядочить мир вокруг себя – чтобы что?
Да, да, я понимаю, что быть здоровым и быстрым само по себе лучше, чем больным и медленным, но я все равно не могу ни с кем разделить восхищения по поводу этого парня. Почти все его занятия – какой-то апофеоз беспочвенных понтов, никакого толка от него все равно нет, и, кажется, втайне сам Рубанов это прекрасно понимает. Ну, налоги он платит, ну и что – все платят налоги, Абрамович, наверное, тоже платит, и в огромных количествах. Что мне теперь, полюбить его?
Понимаете, к чему я? Мне вот тридцать с лишним лет, я ни разу в жизни не был у зубного врача – не было необходимости. Но это не значит, что я буду роман писать про свои здоровые зубы.
Наличие у нас зубов, быстрой реакции и хороших трицепсов еще не делает нас литературными героями.
Равно как и наличие страдающей души. Тут я уже к другому писателю хочу перейти, не менее замечательному, но по некоторым признакам вроде даже противоположному Рубанову.
Зовут его Дмитрий Новиков, он написал книгу рассказов «Вожделение», и не только ее.
Если главный лирический герой романов Рубанова (а романов у него несколько, и все отличные; первый – так вообще классический) – городской мужчина, штурмующий и преодолевающий жизнь, то лирический герой книг Новикова (у него их три, и все отличные, особенно дебютная) обитает в основном в сельской местности, поближе к воде, и жизнь скорее созерцает.
Но на этом, как ни странно, основные различия меж героями заканчиваются.
Герой Новикова – тоже сильный, страдающий, смелый, большой, уверенный в себе, но еще и рефлексирующий при этом. То есть не только мышцы и половые органы на нем компактно размещены, но и сердце есть, и оно ой как болит.
Новиков также своим героем любуется и делает это умело, так как и он писатель настоящий. Когда Новиков, к примеру, описывает, что у героя ноет в беспричинной печали сердце, – этим страданием заражаешься настолько, что сам начинаешь себя как-то неважно чувствовать.
Но я тут опять вспомнил про свои зубы, которые незнакомы с инструментарием стоматолога, и подумал вот что. А если б они у меня болели – это было бы поводом, чтоб написать роман, или нет?
Собственно, чем занят лирический герой Новикова? Он ездит на рыбалку. Половина рассказов Новикова имеют идентичный сюжет: герой один, или с женщиной,
Однако новиковский пафос в определенный момент становится просто невыносимым. Потому что в сухом остатке все то же самое: ну съездил твой герой на рыбалку, ну развел костер, ну рыбу поймал. Я готов восхититься этим раз, готов два, но я не могу им все время восхищаться – он еще что-нибудь у вас умеет?
Он же, в конце концов, не в изгнании находится, не в тюрьме, не на войне – какого черта он тут страдает с утра до вечера со своей удочкой?
Рубанов, судя по его романам, к советской эпохе, равно как и к советской литературе, относится с безусловным уважением. Новиков, судя по его книгам, все большевистское не приемлет на дух, прямо-таки ненавидит тяжелой, свинцовой ненавистью – в том числе и книги той поры (если, конечно, их авторы не были явными или тайными диссидентами).
Однако отличие и рубановского, и новиковского героя от героев хоть советской, хоть антисоветской литературы, по большому счету, одно, и оно очевидно. Мужику из тех книг я был готов сострадать, тем мужиком я готов был восхищаться, потому что если он мучился – то мучился по делу, а если чем-то занимался – то это было реальное занятие, большая работа, настоящий труд.
Давайте на время куда-нибудь спрячем свой глупый скепсис и спокойно перечитаем «Время, вперед!» Катаева, «Поднятую целину» Шолохова, «Дорогу на Океан» Леонова, «Большую руду» Владимова, «Место действия» Проханова – и сразу все станет на свои места. Там работа, нет, даже так – ррр-работа кипит! – и да, делает человека человеком, и авторское восхищение героями выглядит вполне понятным, обоснованным.
А Макаренко с его беспризорниками и их воспитателями? А фантастика от Беляева и Ефремова до ранних Стругацких? А крестьянские саги Алексеева, Проскурина или Иванова? А все остальные альпинисты, подводники и летчики, которые неустанным косяком шли и шли на грозу?
То же самое и с эмигрантской литературой: начиная от «Вечера у Клэр» Газданова и «Подвига» Набокова, вплоть до лимоновского «Это я, Эдичка». Там то мука изгнания, то борьба за выживанье, а то и первое, и второе, и еще и Гражданская война, которая то ли позади осталась, то ли впереди маячит, – и как тут не сострадать героям, как не восхищаться ими?
Современного мужика, судя по литературе, некуда приспособить. То ли почвы нет под ним, то ли неба над ним, а может, ни того, ни другого не осталось.
И мне не жалко его, сколько бы писатели ни раздували мехи моей жалости.
Что-то в психике нашей сдвинулось, раз мы не можем себе представить ни в жизни, ни в литературе, ни на экране хорошего, умного, занятого серьезным делом мужика. Они, может, и есть, но отчего их так сложно разглядеть? Почему мне до сих пор верится в офицеров Бориса Васильева, плотников Василия Белова, ученых Даниила Гранина – но если мне сегодня покажут офицера, плотника или ученого – да такого, чтоб весь вид его источал мужество и радость жизни, – останется ощущение неистребимой фальши, которая ни в какое сравнение с советской лакировкой не идет? Действительно ведь не идет – потому что ни один нормальный писатель не возьмется описывать таких героев, рука не поднимется.