Книжица наших забав
Шрифт:
– Вот он, – кричал он, – вот конь, который вечно меня мучит: он опять здесь, упирается и бьется злее прежнего.
– Упорствуй и ты, – говорю я, – это злой дух, хотящий помещать твоему исцелению: не отступай, и победишь.
Он вернулся к исповеди, прилежней прежнего перебирая в памяти дела и мирской своей жизни, и монашеской. Но рассказ его был прерван новым стенаньем, и жалобный голос его, не знаю, к кому обращенный, молвил: «Зачем ты мне мешаешь, зачем прерываешь мою речь? Или говори, что я хочу сказать, или дай мне молвить». Я спросил, с кем он говорит. «Стал над моей головой[4] муж, мне неведомый, который перечисляет все дурные дела, совершенные мною. Говорит он правду, но мне самому исповедать их не дает». Я сказал ему, что и это демон, и увещевал больного не отступать от своего намерения. Он продолжил, то исповедаясь, то сетуя на демонов, словами и ударами заграждающих ему уста. Почти сорок раз прерывалась его исповедь: с таким-то упорством сражается враг, жадный до человеческой гибели. Тянулось наше
Эллебод, постельничий архиепископа Реймсского, послан был в Аррас. В полдень они со слугой приближались к какой-то роще. Слуга, ехавший впереди, заслышал шум, словно ржанье коней, звон оружия и воинский клич. Он поворотил назад и сказал Эллебоду, что и конь его, и он сам дальше идти боятся, что роща полна душами умерших и демонами и что он сам слышал, как они говорят: «Достался нам аршский приор, а скоро получим и архиепископа Реймсского». Эллебод советовал ему перекреститься и ехать дальше. Проезжая мимо рощи, он слышал неясные голоса, скрежет оружья и конское ржанье, а вернувшись в Реймс, застал архиепископа при смерти. Из сего можно заключить, что его похитили эти духи и что кони, на которых скачут души мертвых, – на деле демоны, принимающие облик коней (Helin. De cogn. 12)[5].
В графстве Неверском жил да был один угольщик, бедный, но благочестивый. Однажды ночью он сторожил свой ров, где пережигал уголь, как вдруг откуда ни возьмись бежит голая женщина, а за ней – всадник на черном коне, с мечом в руке. Настиг он ее и поразил мечом; она упала замертво, а всадник, словно ему этого было мало, спешился и бросил ее в огненный ров, а потом достал ее оттуда, совсем спекшуюся, положил перед собой на коня и ускакал. Угольщик был всем этим чрезвычайно впечатлен. Видение стало повторяться ночь за ночью, и угольщик задумался и опечалился. Это заметил граф Неверский, неизменно чуткий к думам и чаяниям простых угольщиков, и заставил его рассказать, отчего это сегодня особенно грустен его взгляд, а услышав дивную историю, пожелал сам все увидеть. Он исповедался, переменил платье и пошел с угольщиком. В полночь услыхали они шум и увидели женщину, всадника, бегство и убийство. Всадник хотел уже ускакать, как граф именем Господним заклял его сказать, кто он таков. Тот приостановился и отвечал: «Я – ваш рыцарь такой-то, а эта женщина – жена того-то; она убила мужа, чтобы беспрепятственно со мной блудить; в этом грехе мы умерли и теперь за него казнимся: таково ее наказание, что каждую ночь я ее убиваю и сжигаю». – «А этот черный конь, – спрашивает граф, – он что такое?» – «А это сам дьявол, – говорит рыцарь, – который мучит нас непрестанно и несказанно». – «Можно ли вам помочь?» – «Можно, если молиться за нас, служить мессы и петь псалмы». – Таков, прибавляет Элинанд, был и конь, на которого сел злосчастный маконский граф (см. следующую историю) (Helin. De cogn. 13)[6].
Власть в Маконе держал граф[7], тиранически распоряжавшийся церковным добром, в насильствах и грабежах превзойдя всякого разбойника. Доныне жители указывают руины старинных церквей, из которых он изгнал служителей святой веры, обратив почитаемые и многолюдные места в запустение. Злоупотребляя властью, день ото дня он делался хуже, призывая на себя гнев Божий, а как беспутство его было не тайное, но откровенное и он досаждал Богу не со страхом, но с дерзостью, подобало и покарать его так, чтобы он сделался зримым примером для всех самовластительных злодеев.
Однажды в праздничный день, когда восседал он в своем дворце, а вокруг него теснилось множество народа, какой-то человек, никому не знакомый, въехал на коне в ворота и среди общего изумления подъехал к самому графу. Став пред ним, человек сказал, что хочет с графом поговорить, так пусть тот следует за ним. Граф, словно незримою силой стиснутый и не способный противиться, поднялся и вышел с ним вместе из дворца. У ворот он обнаружил оседланного коня; человек велел ему сесть в седло; граф послушался. Едва он взялся за поводья, конь полетел с места и на глазах толпы понес графа по воздуху. Весь город, растревоженный жалобным воплем, сбежался на невиданное зрелище: все глядели, как граф скачет по небу. Долго они слышали крик: «Помогите, граждане, помогите» и ничем не могли ему пособить, пока не пропал он из вида, по заслугам своим сделавшись навек сотоварищем бесовскому сонму. Тогда разошлись по домам, ужасным чудом наученные, что страшно впасть в руки Бога живого (Petr. Ven. De mir. II. 1)[8].
В ту пору как магистр Иоганн из Ксантена и магистр Оливье из Кельна проповедовали крест против сарацин в Утрехтском епископстве, был в тех краях один человек, по имени Готтшалк, промышлявший ростовщичеством. Вместе с прочими он принял крест, не из благочестия, но понукаемый окружающими. Когда по распоряжению папы Иннокентия начали собирать отступное со стариков, нищих и больных, этот Готтшалк, притворившись неимущим, дал за себя пять марок, обведя сборщика вокруг пальца: соседи потом утверждали, что с него и сорок можно было взять за милую душу[9], не пустив его деток по миру, как сам он представлял дело. Сидел этот несчастный в кабаке, гневя Бога и глумясь над Его пилигримами: вы-де, простаки, по морю пуститесь, деньги ваши спустите, жизнь свою ввергнете в тяжкие опасности, я же, сидя покойно дома с женой и детьми, за пять марок купил себе награду не меньше вашей. Но праведный Господь показал, сколь любезны Ему труды и издержки пилигримов и как ненавистен обман и злословие этого сквернавца.
Однажды ночью, когда он спал со своей женой, послышался на мельнице его, примыкавшей к дому, шум, словно от мельничного колеса. Ростовщик кличет слугу: «Эй, малый! кто это пустил мельницу? поди погляди, кто там». Слуга пошел и тотчас воротился. «Что там творится?» – спрашивает ростовщик. «Не знаю; такой на меня при дверях мельницы страх нашел, что я неволею вернулся». – «Да будь там и дьявол, – говорит ростовщик, – пойду посмотрю».
Вздевает на свои голые плечи какое-то платье, выходит впотьмах к мельнице, отворяет дверь, глядит: стоят там два коня, черней черного, и при них – некий безобразный муж того же цвета. «Ну, мил друг, – говорит он ростовщику, – не мешкай, садись на коня, для тебя ведь привели». Слыша такой приказ, бедняк дрожит, бледнеет, вперед нейдет. «Чего тянешь? – говорит тот, – скидывай одежку да иди сюда». Ведь крест, им принятый, был пришит к этому платью. Ростовщик, видя над собою бесовскую власть и противиться не смея, сбрасывает платье, входит на мельницу, садится на коня, а дьявол – на другого, взвиваются и мчат в адские казнилища. Там несчастный видит отца своего и мать и многих других, о чьей смерти не знал; видит он там и недавно умершего рыцаря, по имени Элиас из Ренена, бывшего бургграфом в Хорсте, а теперь скачущего задом наперед на бешеной корове: она носится во все стороны без устали и мотает головой, так что у него вся спина в крови. «Господин, – спрашивает его ростовщик, – за что вам такое наказанье?» – «Эту корову, – отвечает тот, – я немилосердно отнял у одной вдовицы и теперь должен сносить эту муку без милосердия». Показали ему в тех же краях огненное сиденье, на котором сидеть – никакого покоя, но мука бесконечная, и сказали: ну, все на сегодня, отправляйся домой; через три дня сбросишь с себя плоть и воротишься сюда, на уготованное тебе место, и примешь свою мзду на этом сиденье.
Засим демон отволок его обратно и бросил полуживого на мельнице. Нашли его домочадцы, отнесли на кровать, спрашивают, где был. Он рассказывает, как водили его по аду и как показали сиденье, на котором ему через три дня сидеть. Зовут священника; он начинает говорить, что-де хорошо бы ему покаяться и исповедаться, что никогда нельзя отчаиваться в Божьем милосердии и пр. «К чему эти рацеи? – отвечает ростовщик, – раскаяться я не могу, исповедаться почитаю излишним: стул мой готов, через три дня я на нем усядусь и получу, что заслужил». Так, без раскаяния, без исповеди, без причастия, умер он и водворился в аду. Священник хотел отказать ему в церковном погребении, но вдова подкупила его, и ростовщик лег на кладбище; священника потом епархиальные власти притянули к ответу, но чем дело кончилось, неизвестно.
Новиций: «Почему рыцарь мучится на корове, не знающей покоя, а ростовщик – на прочно стоящем сиденье?»
Монах: «Бог карает грехи сообразно их качеству и образу. Рыцарь отнял корову, коровою и платится; это по части качества. Корова, которая блуждает по лугам и кормится, щипля растущую траву, своим неустанным блужданием и пастьбой символизирует вельмож нашего времени: они пасутся в домах своих подданных, принуждая их к гостеприимству, и непрестанными налогами не дают их добру вырасти. Это насчет образа. А ростовщик, тихо сидя дома, дает деньги в рост, потому и наказуется в преисподней огненным сиденьем; а что оно огненное, это весьма уместно, ибо как огонь – солому, так лихоимство поядает имущество бедняков» (Caes. Dial. II. 7)[10].
II. О мешках, гробах, кроватях и всякого рода емкостях, а также о том, что с ними и в них происходит
В одной церкви клирики пели звучно, но без благоговения, а один монах видел, как некий демон, держа шуйцею объемистый мешок, десницею ловил голоса поющих и сгребал в мешок. Когда пение кончилось, монах сказал клирикам, гордящимся собой: «Хорошо пели, да напели на целый мешок» (Caes. Dial. IV. 9). Что потом демон сделал с полным мешком мелодий и ритмов зарубежной эстрады, не сообщается.